Карамболь - Хокан Нессер

22

За понедельник им удалось больше узнать о Вере Миллер.

Она родилась в 1963 году в Гелленкирке, но выросла в Грюнштадте. У нее были два брата и сестра, по-прежнему проживавшие в этой южной провинции. Отец умер в 1982 году, мать снова вышла замуж и работала учительницей домоводства в Карпатце; ей через школу сообщили о смерти дочери, и ожидалось, что она приедет с нынешним мужем в Маардам во вторник.

Вера Миллер выучилась на медсестру в Грюнштадте и работала там до 1991 года, когда в связи с разводом с неким Хенриком Верамтеном переехала в Маардам. Своих детей в браке с Верамтеном у них не было, но в 1989 году они удочерили девочку из Кореи, которая годом позже трагически погибла в автокатастрофе. По словам матери и брата с сестрой, развод с Верамтеном стал непосредственным следствием смерти девочки. Прямо не говорилось, но между строк читалось, что в несчастье вполне мог быть виноват муж. Прямо или косвенно. Никакого настоящего расследования, однако, не проводилось.

В Маардаме Вера Миллер начала работать в больнице Хемейнте весной 1992 года и двумя с половиной годами позже вышла замуж за Андреаса Волльгера. О втором браке ни мать, ни сестра и братья ничего не знали. На свадьбе они не присутствовали — если она вообще праздновалась — и в последние годы общались с Верой крайне редко.

Состояние Андреаса Волльгера оставалось прежним. К семи часам вечера понедельника его так и не удалось более подробно расспросить об отношениях с женой, поскольку он все еще был в шоке от случившегося. Однако Морено с Рейнхартом оба пришли к выводу, что их супружеская жизнь была не из лучших.

По всей видимости, даже хуже того.

Требовалось, разумеется, подтвердить это предположение, опросив людей, так или иначе знавших супругов.

А также самого господина Волльгера.

По поводу общей характеристики Веры Миллер вскоре удалось установить, что Веру очень ценили и любили как друзья, так и коллеги. Особенно убивалась некая Ирена Варгас, знавшая Веру еще в Грюнштадте, а теперь тоже живущая в Маардаме. Веру она, по ее собственному выражению, считала, «черт возьми, одной из самых сердечных и порядочных женщин». Фру Варгас и Вера Миллер явно были очень близки на протяжении многих лет, и Рейнхарт предположил, что если и существует человек, имеющий представление о некоторых темных страницах Beриной жизни — например, о внебрачных связях, — то это, вероятно, она.

Во время первой беседы ничего подобного не вскрылось, но у них, естественно, была причина обратиться к ней вновь.

Веская причина. Судя по всему, Вера Миллер начала обманывать мужа где-то в конце октября — начале ноября. Она сообщила ему, что ей предстоит в течение нескольких уик-эндов — по меньшей мере восьми — посещать курсы повышения квалификации медсестер в Аар-лахе.

Вопрос, где она на самом деле проводила эти субботы и воскресенья — и с кем, — по-прежнему оставался открытым.

— Вот дурак, — сказал Рейнхарт. — Отпускать ее каждые выходные, не проверив, чем она занимается. Разве можно быть таким наивным?

— Ты хочешь сказать, что стал бы контролировать Уиннифред, соберись она на курсы? — поинтересовалась Морено.

— Естественно, нет, — ответил Рейнхарт. — Это совсем другое дело.

— Не вижу логики, — заметила Морено.

— Интуиция, — провозгласил Рейнхарт. — Здоровая мужская интуиция. Ты, во всяком случае, согласна, что это дело рук не Волльгера?

— Пожалуй, — согласилась Морено. — Полностью отметать такую возможность не следует, хотя она кажется довольно маловероятной. Но что касается связи с делом Эриха Ван Вейтерена… тут я просто не знаю, что и думать.

Пока де Брис и Роот беседовали со знакомыми пары Миллер — Волльгер, Эва Морено сосредоточилась на Марлен Фрей и нескольких приятелях Эриха Ван Вейтерена, но ничего полезного не выяснила.

Никто не узнал Веру Миллер на фотографии, которую они одолжили у Ирены Варгас, и никто не мог припомнить, чтобы слышал ее имя раньше.

— Я тоже не знаю, что и думать, — отозвался Рейнхарт, выпуская облако дыма. — Должен признаться. Завтра я встречаюсь с комиссаром и собираюсь все-таки затронуть вопрос о связи… возможной связи. Тогда у нас, по крайней мере, будет конкретная тема для разговора. Очень уж тяжко просто сидеть и философствовать о смерти.

Морено ненадолго задумалась.

— Ты ведь любишь теории, — заметила она. — Нельзя ли… я хочу сказать, нельзя ли найти мотив для убийства Эриха Ван Вейтерена и Веры Миллер, исходя из того, что они друг друга не знали? Ты можешь соорудить из этого связную историю?

— Историю? — переспросил Рейнхарт, почесав лоб мундштуком трубки. — При условии, что они не знакомы? Ну, получится чертовски притянутая за уши история… если мы, конечно, не предположим, что имеем дело с откровенным безумцем, поскольку тогда выйдет каша совсем другого рода. Да, естественно, я могу придумать связное развитие событий, могу выдать хоть десять историй, если пожелаешь. Но что нам это даст?

Морено усмехнулась.

— Давай, — сказала она. — Посвяти ночь придумыванию десяти нитей, связывающих смерти Эриха Ван Вейтерена и Веры Миллер. Завтра ты мне расскажешь, и я обещаю выбрать из них правильную.

— Господи, для ночных занятий у меня есть прелестная жена. И дочка с отитом, когда ей становится совсем невмоготу. Неужели ты действительно по-прежнему замужем за работой?

— В точку.

— В точку? Что за дурацкое выражение? — Он наклонился над столом и внимательно посмотрел на нее, сдвинув брови: — У тебя ведь что-то было с Мюнстером, так?

Инспектор Морено на три секунды уперлась в него взглядом.

— Пошел к черту, — сказала она затем и покинула кабинет.

— Знаешь, кто я такой? — спросил Роот. — Самый паршивый охотник в Европе.

— У меня нет причин не верить, — ответил Юнг. — Правда, я не знал, что ты вообще охотишься.

— За женщинами, — вздохнул Роот. — Я говорю о женщинах. Гоняюсь за ними двадцать лет… даже двадцать пять… и все без толку. Что, черт возьми, я делаю не так?

Юнг огляделся. В баре было полно мужчин. Они только что закатились в «Старый Маас», чтобы скрасить день (выражение Роота), и подходящих охотничьих угодий тут не просматривалось.

— Тебе, конечно, по фигу, — продолжал Роот. — Маурейн классная. Если она тебя вышвырнет, я готов прийти на смену.

— Я ей расскажу, тогда она уж точно меня не выгонит.

— Поцелуй меня, — сказал Роот и отпил основательный глоток. — Хотя, наверное, все дело в боеприпасах.

— В боеприпасах? — удивился Юнг.

Роот самокритично кивнул:

— Начинаю думать, что все эти годы использовал слишком крупную дробь. Подумываю взяться за поэзию, как тебе кажется?

— Отлично. Тебе пойдет. А сейчас мы можем поговорить о чем-нибудь другом, кроме женщин?