Американка - Моника Фагерхольм

Одиночество & Страх. Сестра Ночь и Сестра День.

— Я чужестранная птичка, — услышала Сандра свои слова. — Ты тоже?

Она произнесла их почти автоматически, она потом могла в этом поклясться, Дорис передернула плечами и изумленно уставилась на подругу:

— Эй, Сандра. Повтори-ка еще раз. Звучит похоже.

И Сандра повторила странную присказку. Глаза Дорис засияли; она схватила шарф американки и повязала Сандре на шею, и в ту же секунду Сандра вдруг с необыкновенной силой почувствовала, что она и есть та американка, Эдди де Вир.

Она взяла в руку фотографию и стала рассматривать ее. Девушка. Очень расплывчатое изображение. И все же, каким-то образом, знакомое.

Это была она. Теперь это была она.

А мальчик… она похолодела.

— Да что с тобой такое? Ты выглядишь так, словно продала масло, а деньги потеряла.

— Но… — начала было Сандра. — Он.

— Ага, — просияла Дорис, она догадалась, куда клонит подружка. — Конечно, ты решила, что это он. Он убил. То есть Бенгт.

Казалось, что Дорис вот-вот прыснет со смеху от такой нелепой мысли. Но, заметив искреннее волнение Сандры, то, как она беспомощно вертела в пальцах фотографию, она раскаялась и снова заговорила серьезно.

— Ну да, некоторые так и считают. Именно так и считают те, кто не верит тому, что говорили, будто Бьёрн на нее разозлился и столкнул в воду. Что этот мальчишка… так странно. И он постоянно был с ними. Что он делал в ту ночь? Сандра, это не он. Я ЗНАЮ это.

— Иди теперь сюда и посмотри. — Дорис подошла к карте на стене.

— Здесь. Иди-ка, погляди.

И Сандра увидела.

— Вот здесь она лежит. Видишь. На дне озера. Это точно она.

У Сандры перехватило дыхание. Она посмотрела. И увидела.

— Если бы он утопил ее, разве повесил бы это на стену? На своей собственной карте?

— Я хочу сказать, — добавила Дорис, — чтобы все видели.

— Бенку, конечно, ненормальный, — заявила она уверенно, — но и для его ненормальности есть границы.

— Тогда я стала подозревать Бьёрна, — продолжала Дорис, детектив-близнец. — Бьёрн если злился, так уж злился. Он однажды вывернул раму велосипеда папы кузин, а велосипед повесил на дерево на дворе. Самого папы кузин! Потому что даже папа кузин не связывался с ним, когда он был зол. Такое, конечно, нечасто случалось, но уж если случалось… так-то.

— Но, — пискнула Сандра, когда к ней наконец вернулся дар речи. — Разве не следует передать все это полиции? Все эти вещи. Разве это не важные свидетельства?

— Ну, Сандра, ты не понимаешь, — тихо сказала Дорис. — Полиция. Они все это видели-перевидели. Оттуда это все и взято. Бенку получил эти вещи от мамы кузин. Я знаю, потому что при этом присутствовала, когда она отдавала их ему. Ты ведь знаешь, что мама кузин — дочь пристава Ломана из соседнего Поселка, он был шефом полиции и у нас, пока полицейские районы не разделились.

— Теперь я должна сказать, Сестра Ночь, — начала Дорис торжественно и с такой болью в голосе, что Сандре на короткий миг показалось: вот теперь Дорис решила признаться ей в чем-то ужасном, вроде «звони в полицию, это была я». Сандра уставилась на подругу, а Дорис смотрела на нее.

— Так кто же тогда это сделал? — запинаясь, выговорила Сандра, беспомощно.

Тогда Дорис расслабилась, ведь именно этого вопроса она и ждала.

Сандра понуро стояла перед ней и ждала, как дура, с фотографией американки в руках.

Но Дорис Флинкенберг сменила тон и продолжила уже нормальным голосом:

— Не-е. Но, думаю, разгадка у нас перед глазами. Здесь. — Дорис указала на фотографию американки. — Думаю, нам следует обратиться к ней. Это она — ключ к нашей загадке. Только она. Американка. Эдди де Вир.

— Нам надо узнать, кто она была такая. С ней что-то не так. Словно она все время водила всех за нос. Бьёрн, возможно, это понимал, но по какой-то причине не хотел об этом думать. Не хотел понимать. Хотел, чтобы его водили за нос. Так бывает, когда любишь, — добавила Дорис, собрав всю накопленную житейскую мудрость.

— Думаю, нам надо докопаться до сути, — продолжала Дорис. — Разузнать, кто она была такая. Составить о ней представление. Узнать ее. Походить в ее мокасинах, как говорят индейцы. Нельзя узнать человека, не походив несколько дней в его мокасинах.

Дорис сняла шарф и прижала его к лицу Сандры:

— Понюхай. Ее запах.

Сандра понюхала. Шарф ничем не пах. Может быть, совсем чуть-чуть болотом, но это могло быть потому, что он долго пролежал в тайнике под полом.

Дорис дотронулась до Сандры. Погладила ее по щеке и на миг приблизилась — но иначе, чем утром на мху.

— Теперь ты — она, а я — он, — сказала Дорис Флинкенберг.

— Кто — он?

— Ну ясно кто. Фактор X. Скажи это еще раз.

— Что?

— Про птичку.

Сандра слышала, как слова складываются у нее во рту.

— Я чужеземная пташка, — проговорила она, будто была Эдди де Вир. — Ты тоже?

Только она это произнесла, как зазвенел будильник.

— Memento mori, — сказала Дорис роковым голосом.

— Помни, что и ты тоже умрешь, — послышалось за их спинами, и из темноты выступили две Женщины из дома на Первом мысу.

— Кот из дома, мыши в пляс, — сказала Аннека Мунвег, одна из двух появившихся Женщин. — ЧТО это здесь происходит?

Но девочки стояли словно окаменевшие. Бывают в жизни моменты, когда умолкают даже такие болтушки, как Дорис Флинкенберг. И это был один из них. Помни, что и ты тоже умрешь. А та, что стояла позади, та с глухим голосом и дословным переводом, была та самая Глаза-Блюдца, то есть Никто Херман, и она смотрела прямо на них.

В ее глазах было что-то загадочное. Но не тогда, когда она осматривала вещи, разложенные девочками, тогда в них скорее был смех.

— Две беззащитные девочки в логове льва, — продолжила Аннека Мунвег как ни в чем не бывало, не обращая внимания на необычное настроение. Она огляделась, навострив все органы чувств, как и полагается настоящему журналисту, когда он оказывается на новом месте: всегда будь готова к новой сенсации, новому событию — ты первой должна сообщить о них. Увидев карту Бенку на стене напротив кровати, она закричала в восторге:

— Вы только посмотрите! Господи, до чего же интересно! Словно карта Муми-дола!

Аннека Мунвег, стоя у карты, выдавала одну глупость за другой. Бла-бла-бла — не замечая, что происходило тем временем вокруг. Того, что земля вдруг перестала вращаться. Все замерло. По крайней мере, для двух-трех людей. Для Сандры так и осталось неясно, действительно ли Дорис Флинкенберг была настолько удивлена, как она утверждала.