Легенды Лиса - Антон Александрович Карелин

отчаянные, губы дрожат от обиды… И именно сейчас у него на лице на крошечное мгновение проступает болезненное и окончательное понимание.

Правды нет. Справедливости нет, ты никому не нужен, за тобой никто не придет. В этой жизни можно только врать, выкручиваться и выживать.

Алиса помнит свой момент истины, ей было шесть, когда поняла – она всегда была тормознутая. До этого момента ты ещё ребенок, у тебя надежда и мечта, ты не знаешь счастья, но ждёшь его. «Оно наступит, обязательно, просто потом!» А после этого момента – внутри всё гаснет, ты становишься уже не ребёнок, который ждёт будущего, а детдомовец, который живет одним днем. Ты пытаешься себя убедить, что в будущем всё сложится, а в глубине души не веришь: ни во взрослых, ни в друзей, ни в семью, ни в мечты. Вот что меняется, когда приходит этот момент, незаметный и крошечный снаружи, огромный и необъятный внутри.

Все дети в интернате это осознают, кто раньше, кто позже, и необратимо меняются. Одна Алиса стала исключением, особым случаем: осознала, но не изменилась. Вместо того, чтобы всё потерять, она в одиночестве приюта нашла себе друзей, семью и любовь. Ну и пусть не настоящих, для неё вполне настоящих – на страницах книг. Она читала запоем, выпадала из детдомовской жизни и витала там, в других мирах, где мальчики и девочки были свободны, дружили и любили, сражались вместе. Там всегда побеждало добро, и даже если конец у книги был печальный, это была грусть, от которой жить, любить и сражаться хочется только сильнее.

Но жизнь не совпадала с книгами, и большинство детдомовских предпочитало учиться выживанию на практике, а не прятаться в фантазиях. Это было разумно, но Алиса упрямо выбрала другой путь – и читала, читала, как будто не могла надышаться.

Так и получалось, что её сверстники были гражданами детдомовской коммуны, а она гражданином десятка выдуманных миров. Их дрессировали воспитки, а она училась у Дамблдора и Мэри Поппинс. Пока другие перенимали изворотливую мораль у старшаков, Алисе подавал пример немногословный Шериф Шторм. Остальные играли только друг с другом, а у Алисы были Пашка Гераскин и Питер Пэн, настоящие, хоть и выдуманные друзья. И пока детдомовцы воровали и дрались, завирались и попадались, ссорились и выживали – Алиса незаметной тенью шла за Фродо с Сэмом и помогала им тащить Кольцо.

Конечно, она не сделалась из-за книг примерной девочкой, вела себя как все: хитрила, малодушно врала или молчала ради мелкой выгоды, иногда воровала, хотя и меньше остальных. Алиса искренне считала себя плохой только снаружи, для прикрытия, а внутри – хорошей и честной.

Ларе читать было скучно, она с самого начала не понимала эту блажь. Львице не нравилось, что бывшая послушная тень отлепилась от неё и гуляет всё дальше, сам по себе. Всё больше молчит и всё чаще смотрит на Ларины игры с осуждением в тёмных глазах. Поэтому Лара придумала наказать Алису, лишить её дурацких книг. Она подговорила друзей, они играючи облили дверь библиотеки бензином, беззаботно её подожгли и радостно смотрели, как пламя становится всё смелее.

Взрослому человеку трудно поверить, что эти дети не понимают очевидных последствий – но они и правда не подумали, что пожар будет таким большим и пугающим. Что набитая бумагой комната вспыхнет и еще до приезда пожарных прогорит до углей. Что жаркий огонь набросится на кабинеты по-соседству, завораживающе и страшно потечёт по потолку коридора и станет лизать стены, этаж заполнят клубы дыма, а едкий обжигающий жар выгонит всех прочь. Для Лары с друзьями всё это было абсолютно неочевидно, когда они поджигали дверь. Ведь чтобы предвидеть и понять последствия твоих действий, нужно жить не только сегодняшним, а и завтрашним днём – а это умение интернат тщательно вытравлял с раннего детства.

Когда всех подняли и в спешке вывели во двор, большинство детей не понимало, что там полыхает, где горит? Но Алиса знала два родных окна, ведь она столько раз сидела на подоконнике и читала, глядела на облака… Пока остальные возбужденно галдели, радуясь зрелищу, Алиса с ужасом и слезами на глазах смотрела, как мечется ненасытное пламя, и в этом пламени сгорают Винни Пух и Страшила, Шерлок Холмс, Безумный шляпник и великодушный, всесильный Аслан. От её любимых городов и замков, лесов и дорог остались лишь угли, все сокровища и богатства, которыми владела Алиса, обратились в пепел.

А Лара просто взяла и рассказала её о своей проделке. С уверенной улыбкой, с простодушием хищника, который не ждет твоего гнева, потому что ни во что тебя не ставит. «Может будешь со мной гулять, раз твои книжки сгорели», рассмеялась она. И самое смешное было то, что Алиса обожала Лару, сколько себя помнила. Она простила бы ей даже пылающего Шерифа Шторма, чья несгибаемая и спокойная фигура привиделась девочке в клубах ревущего огня. Как бы Алиса не боготворила свои книги, она всё-таки понимала, что их герои не настоящие.

Но трое малышей, прижатых страхом к стене, были настоящие. Как тот щенок, даже больше настоящие, чем щенок.

Алиса не знала, как зовут русого пятилетку, ей просто было больно смотреть ему в лицо. Понимание высветилось в детских чертах всего на секунду, ошеломило мальчика, перевернуло весь его мир, и угасло, осталась глухая, тусклая безнадежность. Он больше не хотел оправдаться. Не думал, что, узнав правду, его приласкают и скажут, что орали зря. Ему стало все равно. И с этого начинается непроходящая злость на всех, с этого начинается война со всем миром, которую маленький человек обречён проиграть – поранив при этом многих вокруг.

Аслан и Гендальф внимательно смотрели на нервную, трусливую девочку, которая привыкла только мечтать о подвигах и никогда их не совершать. Дамблдор и Шериф Шторм ждали. У Алисы пересохло в горле, но она шагнула вперед и выкрикнула:

– Инга Петровна! Павел Макарович! Это не они сделали! Не они.

Какие разные выражения возникли на лицах. У Ингуши смесь жалости к русому мальчику и беспокойства, что она показательно ударила не того ребенка, что пойдёт буча и придется отвечать, объяснять. Воспитательница суетливо схватила и встряхнула мальчика, ну-ну, успокойся, не плачь, начала поправлять и утешать, даже почти извиняться. Алиса увидела, как пятилетка все-таки не выдержал и расплакался. Его взгляд снова осветила вера в то, что взрослым можно верить, что всё может быть честно и хорошо. И пусть Алиса понимала, что извинения и забота Ингуши наполовину фальшивы, ей было хоть