Наследный принц Андрюша - Владимир Георгиевич Машков

общего знакомого, и он обещал одолжить деньги,— передала зашифрованный ответ Света.

— Спасибо,— сказал я.— Выпей успокоительного и ложись… Все будет в порядке. Не волнуйся.

— Спокойной ночи, дядя Коля.— Света повесила трубку.

Настя и Матвей вопрошающе уставились на меня.

— Света все передала,— сказал я и, обратившие к Матвею, добавил: — Твой приятель начинает действовать…

ЛОВУШКА ДЛЯ СТАРИКОВ

Настя плохо спала в ту ночь. Все время ворочалась, часто вставала, смотрела на часы, шлепала в тапочках в Андрюшину комнату, потом пила снотворное и пыталась уснуть. Я делал вид, что сплю, усердно сопел и храпел, чтобы ввести Настю в заблуждение, и, наверное, так преуспел в этом деле, что заснул по-настоящему. Подхватился под утро. Показалось, что звонит телефон. Нет, в доме было тихо.

Пошел в комнату Андрюши. Но находиться там долго не мог, слишком грустные мысли наводила она.

Отправился на кухню, согрел чаю. Встала Настя, мы позавтракали. О чем-то мы говорили, но я совершенно не помню о чем. Вдруг оказалось, что без Андрюши не жизнь, а сплошная тоска и печаль.

Раздался звонок. Что за ранняя птаха к нам пожаловала?

Мы переглянулись с Настей, и оба одновременно подумали — Андрюша вернулся. Быстрее реакция оказалась у Насти. Она вскочила и в одно мгновение очутилась у двери. Я бросился вслед за ней и увидел, что это вовсе не Андрюша, а Матвей.

Мы встретили его немым вопросом. Матвей развел руками. Все ясно — никаких новостей, а это, как известно, неплохая новость.

— Милиция предпринимает все меры,— коротко сказал Матвей.

Он крепился, бодрился, но по всему было видно, что эту ночь Матвей провел без сна.

— Знаешь, Николай, давай поездим по нашим партизанским друзьям, попросим одолжить денег,— предложил он, и мне показалось, что он хочет сообщить мне нечто важное, но при Насте не решается.— Как ты считаешь, Настя?

Это был удачный ход. Не смываться, как это делали мы прежде, чем вызывали подозрение у Насти, а советоваться с ней и даже вроде испросить у нее разрешения.

— Правильно,— согласилась Настя.— Сидеть сейчас в бездействии преступно.

— Ну так поехали,— сказал Матвей, не ожидавший, что Настя быстро уступит.

— И я с вами,— решительно произнесла Настя.

Вот тебе и на! Мы совсем забыли, что со вчерашнего дня Настя наш командир и мы теперь без нее ни шагу. Но Матвей помнил об этом и предусмотрел, как обойти неожиданное препятствие.

— Кому-то надо подежурить у телефона,— сказал он.— Могут позвонить из милиции… Запомни, или лучше, запиши все, что они скажут…

— Если позвонит Хриплый,— дал и я поручение Насте,— передай ему, что мы собираем деньги…

— Не волнуйся, я знаю, как с ним разговаривать.— Настя сжала губы, что было у нее признаком гнева.— Я ему скажу такое, что он надолго меня запомнит…

— И все испортишь,— вскричал я.

— Интересно,— протянула Настя.— Кто все испортил?

— Мы испортили,— поспешно согласился я.— И мы все исправим. Сегодня же.

— И все-таки при разговоре с Хриплым держи себя в руках,— попросил Матвей.— И постарайся побольше у него выведать…

— Ладно, подежурю у телефона,— поддалась Настя на наши уговоры.— Но вы тоже не лезьте на рожон, не делайте глупостей. Берегите себя. Помните, что вам не по десять лет, а раз в семь больше…

Провожаемые такими словами, мы спускались по лестнице. На ходу я обернулся и увидел, как Настя, стоящая у открытой двери, перекрестила нас. Словно благословила на подвиг. Словно предчувствовала, что это благословение нам пригодится сегодня.

Во дворе Матвей без всякой подготовки огорошил меня неприятным известием.

— Сегодня на рассвете милиция взяла их базу... Ворованного добра там оказалось на сотни тысяч, но ни Андрея, ни Ани не обнаружили…

— Какую базу? — не понял я.

— Ну, помнишь, на опушке то ли леса, то ли парка Бледнолицый бесследно исчез, словно испарился,— объяснил Матвей.— Так вот, у них там оказался потайной склад… Милиция давно подозревала. Наши сведения помогли…

— Слава Богу, что хоть в чем-то мы не напартачили,— вздохнул я.

— Слава да не совсем,— Матвей не дал мне и минуты порадоваться нашим успехам.

— А что? — испуганно обернулся я к нему.

Я как раз открывал ворота гаража да так и застыл с замком в руках.

— А то,— Матвей слегка подтолкнул меня, и мы очутились в полумраке гаража вдали от любопытных глаз и ушей.— Когда они узнают, что на их базе побывала милиция, они сразу догадаются, чьих это рук дело, и тогда…

Матвей осекся. Я понял, что он хотел сказать. Тогда они отомстят Андрюше и Анюте.

— В общем, пока они не хватились, в нашем распоряжении два, три часа времени, от силы — полдня,— заключил Матвей и скомандовал: — Заводи машину!

Как томительно ожидание, как тоскливо бездействие!

И как прекрасно, когда ты идешь, едешь, действуешь…

Когда мы выехали на улицу, я спросил, имея ввиду наших партизанских приятелей:

— К кому первому направимся?

— Как к кому? Бессомненно — к Бледнолицему,— озадачил меня Матвей.

— Послушай,— я прижался к тротуару,— может, ты перестанешь играть в тайны, в конспирацию, в сыщиков, в разведчиков, а скажешь мне ясно и понятно: мы едем туда-то, потому что там то-то.

— Хорошо,— Матвей, видно, не ожидал такой вспышки гнева от меня.— Мы едем сперва в милицию, а потом вместе с группой захвата отправляемся на дачу Бледнолицего, где находятся Андрей и Аня.

— Ну вот и отлично,— обрадовался я, выруливая на середину улицы.— А то привык говорить загадками…

Где находится городская милиция, я знал, а потому уверенно вел машину.

— По дороге и заправимся,— прикидывал я вслух план действий.— Нет, наша милиция все-таки на высоте. Признаться, в последнее время мое мнение о ней несколько ухудшилось, а сейчас… Интересно, как в милиции узнали, что наши дети на даче у Бледнолицего?

— От меня,— ответил Матвей.— А я от тебя.

Я снова свернул к тротуару и, не заглушая мотора, обратился к Матвею:

— Когда я такую ерунду говорил?

— А вчера,— ответил Матвей.— После разговора с Хриплым ты сказал, что дети на даче у Бледнолицего, гуляют по осеннему лесу…

Было от чего прийти в смущение. Получается, что я ввел в заблуждение милицию. Я только представил, что группа захвата садится в машину и мчится на дачу Бледнолицего, как мои