Наследный принц Андрюша - Владимир Георгиевич Машков

угрожал тебя убить и не осуществил своих замыслов лишь потому, что ты откупился от него кругленькой суммой. Андрюша выдал себя с головой.

Едва за ними затворилась дверь, мы так и покатились со смеху.

— Охо-хо! — хохотали мы, глядя друг на друга. Вот это обдурили, вот это обвели вокруг пальца. Ай да мы, молодцы! А Бледнолицый с Андрюшей не заметили подвоха. На то они и пацаны, шкеты, несмышленыши, мелюзга, чтобы ничего не замечать.

В общем, хохотали мы до упаду. То есть, упав в кресла, повизгивали от смеха, потому что уже не было сил на настоящий хохот. В таком состоянии нас и застала Настя, появившись с подносом, на котором стояли чайник и чашки.

— А где мальчики?

Настя в удивлении оглядела комнату.

- А мы что, не мальчики? — Вскочил на ноги Матвей и, подпрыгивая, пошел вокруг Насти в странном танце, смахивающим на грузинский.

- Лучше мальчиков не было и нет!

Взяв из рук Насти поднос, я поставил его на стол, а потом тоже завертелся в танце вокруг Насти.

Той ничего не оставалось, как поддаться общему веселью. Настя танцевала грузинский танец, чем-то неуловимо похожий на индийский. Во всяком случае, головой она делала утиные движения, точно как индийские танцовщицы.

Наконец, в изнеможении мы бухнулись в кресла. А Настя еще продолжала танцевать. Но и ее сморил танец. Опустившись на диван, она снова вспомнила об Андрюше и Бледнолицем.

— А куда девались мальчики? И кто будет пить чай?

— Мы,— ответил я на последний вопрос Насти.

— Пить будем, гулять будем,— затянул Матвей и спросил у меня: — А чего-нибудь покрепче у тебя не найдется?

— Найдется наливка.

Я вынул из шкафчика бутылку, разлил густую темную жидкость по рюмкам.

Матвей поднял свою.

— За успешное окончание операции!

— Кому сделали операцию? — поинтересовалась Настя, разливая чай.

Матвей загадочно ухмыльнулся. А я попытался объяснить:

— Одному нашему общему знакомому. Очень запущенная болезнь. Диагноз — преждевременная старость. Терапевтическое лечение не дало результатов. Поэтому решились на операцию.

— Это что, операция на омоложение? — поняла по-своему Настя.

- Что-то вроде этого,— Матвей засмеялся.

- Погодите, погодите,— вдруг насторожилась Настя.— А вы снова чего-нибудь не натворили?

— Да ты что? — я изобразил на лице искреннее возмущение.— За кого ты нас принимаешь?

— Вы мне сказали, что одолжили у знакомых ветеранов деньги и сегодня отдадите выкуп этому Гоше, чтобы он оставил в покое нашего Андрюшу. Вы отдали деньги? — Настя поставила вопрос ребром.

— Отдали,— ответил я.— Бледнолицый ушел с полной сумкой…

Мы, естественно, не могли сказать Насте, какой великолепный розыгрыш придумали для Андрюши, и потому сочинили историю со взятыми взаймы деньгами.

— А зачем вы отпустили с ним Андрюшу? — покачала головой Настя.— От этого Гоши можно всякой пакости ожидать… Ну до чего же малосимпатичный тип…

— Андрюша скоро вернется,— пообещал Матвей.— А бледнолицего Гошу вы гоните взашей. Если сами не сможете, зовите меня на помощь. Я в два счета спущу его с лестницы…

— Да ну вас,— махнула рукой Настя.— А, впрочем, такими вы мне больше нравитесь. На мальчишек похожи… А то ходили мрачные, с загадочным видом, а на самом деле у вас были такие дурацкие физиономии… Ну, слава Богу, что все кончилось…

Перебрасываясь подобными фразами, мы пили чай, а когда глянули на часы, удивились,— прошло два часа после ухода Бледнолицего и Андрюши.

Я представил, как отворяется дверь и входит Андрюша. Наверное, это будет похоже на возвращение блудного сына, то есть внука. Андрюша подойдет, уткнется носом в плечо сперва одному деду, потом — другому, оросит слезой наши орденоносные пиджаки, преклонит колени и скажет, как он это умеет: «Все, деды, ваша взяла, сдаюсь на милость победителей». Мы захлюпаем носами, велим ему, чтобы он немедленно встал, и обнимем раскаявшегося внука.

Но что-то в этой идиллической картине меня смущало. Я ощутил в ней некий изъян. Нет, наш внучек не таков, чтобы так просто сдаться на милость победителей. Да, признать свое поражение он признает, это ему ничего не стоит, он и голову склонить может, дескать, повинную голову меч не сечет. А что он думает на самом деле и, главное, что он выкинет в ближайшую минуту, того никто, кроме него, не знает.

Прошел еще один час. Меня охватило смутное чувство тревоги.

Матвей не уходил домой. На его лице иногда появлялась тень, нет, не тревоги, а беспокойства, и тут же исчезала. И на мой вопрос, куда же запропастился Андрюша, Матвей бодро отвечал:

— Бессомненно сейчас появится.

Когда раздался звонок, я опрометью кинулся к телефону в полной уверенности, что услышу насмешливый голос Андрюши: «Ну, деды, вы даете!»

Но звонила Света, Анютина мама. Она спросила, нет ли у нас Анюты.

— Нет, сегодня Анюта к нам не приходила,— сказал я.— А что случилось?

— Ранец ее на месте,— объяснила Света.— Значит, из школы она пришла. Но не оставила записки, не позвонила мне. Это так на нее непохоже.

— Может, на экскурсию всем классом пошли? — высказал я предположение.

— Дядя Коля, но ведь уже восьмой час,— голос у Светы задрожал.

Да, попал я пальцем в небо.

— Может, Андрюша знает, где она,— сказала Света.

И я вынужден был ей ответить, что Андрюши тоже нет дома, более того, мы не знаем, где он.

— Погоди, может, Анюта что-нибудь передала бабушке.

Настя взяла трубку, а я вернулся к Матвею и поведал ему о Светином звонке. Матвей ничего не сказал, но я почувствовал, что и у него в душе поселилась тревога, а уж моя тревога заставила меня вместо того, чтобы опуститься в кресло, несколько минут топать вокруг него, а потом замереть в позе телеграфного столба. Что произошло? Что случилось?

— Неужели он снова обдурил нас? — вдруг прорвало Матвея.— Нет, не может быть.

— И Андрюши нет, и Анютка пропала.—Настя положила трубку и вернулась в комнату.— Заговорщики, скажите правду, пока не поздно.

- Ей-Богу, ничего не знаем,— клялись мы с Матвеем, но я видел, что Настя нам уже не верит.

Снова зазвенел телефон. Я бросился к нему с мальчишеской прытью.

— Гони выкуп, дедуля,— раздался хриплый, противный голос.

— Простите, с кем я говорю? — спросил я, но уже понял, догадался, что это они, мафиози.

— Это я, Гоша,— в трубке послышался голос Бледнолицего.— Или, как вы