Говорят женщины - Мириам Тэйвз

улыбаются и с облегчением вздыхают. Грета спрашивает: Так кто же из нас в конце концов скажет, что мы готовы?

Я, отвечает Саломея.

Мельвин, говорит Агата, пожалуйста, возвращайся к детям и жди с ними на залежном поле около школы.

Она советует Мельвину занять детей какой-нибудь игрой, например, в Летучего Голландца, и посматривать на коровью тропу, идущую вдоль поля. Там, уходя из Молочны, их найдут женщины. У нас будет по меньшей мере десять повозок и лошадей к ним, говорит Агата.

Включая Рут и Черил, говорит Грета.

Да черт с ними, мама, пожалуйста, говорит Мариша. (Мы с Оуной едва заметно переглядываемся. Мне кажется, она напугана вспышкой не меньше моего. Но Грета просто ненадолго закрывает глаза и опускает подбородок.)

Самые сильные из нас, говорит Агата, пойдут рядом с повозками вместе с животными, в том числе жеребятами, которые послужат нам тягловыми мулами, и детьми, если те не угомонятся и захотят скакать впереди.

Оуна улыбается и повторяет: Скакать впереди.

Мельвин кивает и говорит Саломее: Твой Аарон пропал.

Саломея смотрит на Мельвина, на остальных женщин. Встает. Что? – спрашивает она. – Что ты хочешь сказать?

Он не пришел на летнюю кухню обедать вместе с другими детьми, отвечает Мельвин.

Но это не означает, что он пропал, говорит Саломея и идет к окну. Я попросила его подготовить упряжки, говорит она, напоить лошадей, разгладить им потники и почистить копыта. Так он, наверно, на конюшне. Он не пропал.

Мельвин говорит окну.

Я не слышу его слов.

Саломея берет Мельвина за руку. Обращайся ко мне, говорит она. Не к окну. Пожалуйста. Я не сделаю тебе ничего плохого. Я тебе не враг!

Но Мельвин боится Саломеи и пятится назад.

Тебе надо успокоиться, говорит Агата Саломее и обращается к Мельвину. Все в порядке, с тобой ничего не случится, говорит она. Аарон найдется.

Но мы сейчас уходим, скоро, говорит Саломея. Я без него не пойду.

Всего минуту назад Саломея уверяла, что готова идти, едва сдерживаясь, напоминает Мариша. Мы все кого-то оставляем. Грустно, тяжело. Ты в каком-то особом положении, тебе надо давать разрешение закатывать тут истерику?

Саломея спускается по лестнице.

Мельвин шепчет, опять обращаясь к окну. Дети сказали мне, говорит она, что Аарон не хочет уходить, что считает идиотизмом уходить с маленькими детьми и женщинами.

Саломея спустилась с лестницы на пол сарая. Спрыгнула со срединной перекладины. Мы слышим стук.

Саломея, вернись! – кричит Агата.

Оуна тоже кричит Саломее: Аарон найдется. Он, конечно, пойдет с нами.

Мельвин неподвижно стоит у окна, говорит. Саломея бежит, говорит он, юбка развевается, она наклонилась от ветра, поднимает пыль.

Надо сохранять спокойствие, умоляет Агата женщин. Саломея вернется, говорит она. Она найдет Аарона и убедит его пойти с нами. Мельвин, ступай к детям, отведи их на поле, чтобы поиграли.

А если ей не удастся убедить Аарона? – спрашивает Оуна. – Без него она не пойдет. Что тогда будет с Мип?

Агата кивает. У нас возникли проблемы, признает она. Дай подумать.

Может, Саломея позволит мне как временному опекуну взять Мип, говорит Оуна.

Слова расплываются у меня на странице.

Женщины говорят слишком быстро, я не успеваю. Они составляют план.

Нам списки ни к чему, говорит мне Агата, но я все-таки должен поспевать и написать как можно больше списков, а мальчики постарше, вроде Аарона, если он найдется и пойдет с женщинами, смогут их нам прочитать.

Какие списки? – спрашиваю я у Агаты.

Добрых дел, отвечает она, воспоминаний, планов. Все, что, по-твоему, входит в хороший список, пожалуйста, записывай. Она смеется. (Под смехом ее дыхание прерывистое, затрудненное.) Спасибо за твои труды, Август, говорит Агата. Йон и Моника гордились бы тобой. (Это имена моих родителей, отлученных много лет назад, умерших, пропавших. Долгая история, но хорошо известная жителям Молочны.) Да благословит тебя Бог.

Слезы текут по моему лицу. Конечно, я составлю список.

Женщины встают, собираясь уходить с сеновала.

Агата тяжело дышит, и Оуна смотрит на нее с беспокойством. Мама, говорит она, путешествие будет трудное, опасное.

Агата смеется. Я знаю, говорит она и добавляет: Сей день сотворил Господь. Возрадуемся и возвеселимся в оный! Затем тихо обращается к Оуне: Меня похоронят не в Молочне. Помоги мне сесть в повозку, и я умру в пути.

Оуна смеется, но глаза ее наполняются слезами. Я едва могу писать.

Женщины по очереди помогают друг другу спуститься по лестнице.

А как же Август? – спрашивает Оуна. (Примечание: последние ее слова, которые я слышу.)

Я улыбаюсь, что-то бормочу, машу рукой. Я смешон.

Агата спускается последней. Я встаю.

Агата поворачивается ко мне и улыбается. Август, говорит она, разве ты не женился бы на моей Оуне?

Я тоже улыбаюсь Агате. Ничего так не хотел бы, говорю я. Я долгие годы множество раз просил Оуну, просил ее руки.

И она всегда говорила «нет»? – спрашивает Агата.

Я опять улыбаюсь и кричу Оуне: Еще для тебя сведение, последнее, Оуна… Я всегда буду любить тебя!

Я слышу, как Оуна смеется, но не вижу ее. Она уходит.

Агата спускается по лестнице, уже почти внизу.

Она тоже любит тебя, Август, говорит Агата, переводя дыхание. Она всех любит.

* * *

Как мне жить без этих женщин?

Сердце мое остановится.

Я постараюсь обучить мальчиков Оуне. Она будет моей Полярной звездой, моим Южным Крестом, моим севером и югом, западом и востоком, моими новостями, направлением, картой и взрывчатыми веществами, моим ружьем. Я буду писать ее имя в начале каждого поурочного плана. Я представляю себе школы в меннонитских колониях по всему миру, как исчезает солнце, незаметно отступая, чтобы поделиться своим теплом и светом с другими частями мира, и все принадлежит всем, и наступает время домашних забот, ужина, молитвы, сна, и дети просят учителя рассказать еще одну историю про Оуну, сначала бывшую дочерью дьявола, а потом ставшую самым любимым чадом Божьим. Душой Молочны.

И врата ада не одолеют ее. Когда старейшины и епископы меннонитских колоний будут излагать историю Савла и его обращения, они в то же самое время будут обращаться к истории об Оуне, повторять, петь ее, рассказывать о непослушных волосах, перепачканном подоле платья, легком смехе, любви к сведениям (у стрекоз шесть ног, но они не умеют ходить!), подобных для нее, а может, и для всех обитателей Молочны снам, когда чей-то сон становится для нас правдой, когда бредовые видения Менно Симонса и есть мир, когда гневные толкования Петерса и есть наш узкий путь, а сведения – в мире,