Лучшее в нас. Почему насилия в мире стало меньше - Стивен Пинкер

Большинство убийств, замечает Блэк, в действительности представляют собой разновидность смертной казни, когда роль судьи, присяжных и палача выполняет одно частное лицо. Это напоминает нам, что наше отношение к акту насилия зависит от того, с какой вершины треугольника насилия (рис. 2–1) мы на него смотрим. Подумайте о мужчине, арестованном и привлеченном к ответственности за избиение любовника своей жены. С точки зрения закона преступник здесь муж, а жертва — общество, которое теперь добивается правосудия (на что указывает именование судебных дел: «Народ против Джона Доу»). Однако, с точки зрения любовника, преступник — муж, а он сам — жертва; если муж ускользнет из лап правосудия с помощью оправдательного приговора, досудебного соглашения или аннуляции процесса, это будет несправедливо: ведь любовнику запрещено мстить в ответ. А с точки зрения мужа, пострадал как раз он (ему изменили), агрессор — любовник, а справедливость уже восторжествовала; но теперь муж становится жертвой уже второго акта насилия, где агрессор — государство, а любовник — его пособник. Блэк пишет:

Наблюдения Блэка опровергают множество догм, касающихся насилия. И первая из них та, что насилие — следствие недостатка морали и справедливости. Напротив, насилие часто бывает следствием избытка морали и чувства справедливости, по крайней мере как это представляет себе виновник преступления. Еще одно убеждение, разделяемое многими психологами и специалистами по общественному здоровью: насилие — это своего рода болезнь[197]. Но санитарно-гигиеническая теория насилия пренебрегает основным определением болезни. Болезнь — это нарушение, причиняющее человеку страдание[198]. А даже самые агрессивные люди настаивают, что с ними все в порядке; это жертвы и свидетели считают, что что-то не так. Третье сомнительное убеждение заключается в том, что представители низшего класса агрессивны, поскольку нуждаются финансово (например, крадут еду, чтобы накормить детей) или потому, что они таким образом демонстрируют обществу свой протест. Насилие среди мужчин, принадлежащих к низшим классам, действительно может давать выход ярости, но направлена она не на общество в целом, а на поганца, который поцарапал машину и прилюдно унизил мстителя.

В заметке, написанной по следам статьи Блэка и названной «Сокращение числа убийств среди представителей элит», криминолог Марк Куни показал, что многие низкостатусные личности — бедные, необразованные, не имеющие семьи, а также представители меньшинств — живут, по сути, вне государства. Некоторые зарабатывают на жизнь незаконной деятельностью — продажей наркотиков или краденого, азартной игрой и проституцией — и потому не могут обратиться в суд или вызвать полицию, чтобы защитить свои интересы в экономических спорах. В этом отношении они схожи с высокостатусными мафиози, наркобаронами или контрабандистами: тем тоже приходится прибегать к насилию.

Люди с низким статусом обходятся без помощи государства и по другой причине: правовая система часто так же враждебна к ним, как и они к ней. Блэк и Куни пишут, что, сталкиваясь с бедными афроамериканцами, полицейские «колеблются между равнодушием и неприязнью, не желая быть вовлеченными в их разборки, но, если уж приходится вмешаться, действуют предельно жестко»[199]. Судьи и прокуроры тоже «часто не заинтересованы в разрешении споров среди людей с низким социально-экономическим статусом и обычно стараются отделаться от них как можно скорее, причем, как считают вовлеченные стороны, с неудовлетворительным обвинительным уклоном»[200]. Журналистка Хизер Макдональд цитирует сержанта полиции из Гарлема:

Неудивительно, что люди, занимающие в обществе низкое положение, не прибегают к законам и не доверяют им, предпочитая старые добрые альтернативы — самосуд и кодекс чести. На отношение полицейского к людям, с которыми он имеет дело на своем участке, молодые афроамериканцы, опрошенные криминологом Деанной Уилкинсон, отвечают взаимностью: