Повседневная жизнь благородного сословия в золотой век Екатерины - Ольга Игоревна Елисеева

Это время было самым блестящим в жизни двора и столицы. Во всем была гармония. Великий князь Павел виделся с императрицей-матерью каждый день и утром, и вечером, и был допущен в совет императрицы. В столице жили знатнейшие фамилии. Ежедневно общество в тридцать-сорок человек собиралось у фельдмаршалов Голицына и Разумовского, у первого министра графа Панина, у которого часто бывал великий князь с великой княгиней, у вице-канцлера Остермана. Можно было встретить множество иностранцев, явившихся лицезреть великую Екатерину. Дипломатический корпус состоял из людей очень любезных, и вообще общество производило самое благоприятное впечатление»[213].

Есть сведения, что театральные постановки давались при дворе и чаще. В самом начале царствования увлечение сценическими действами было так велико, что спектакли следовали через день: в понедельник — французская комедия, в среду — русская, в четверг — трагедия и опера. В последнем случае гости могли являться во дворец прямо в маскарадных костюмах и масках, чтобы потом ехать на бал к кому-нибудь из вельмож. Зато к концу жизни Екатерины вечерние развлечения стали куда тише. Спектакли давались один раз — в четверг. В остальные дни немногочисленные гости собирались в покоях государыни, чтобы перекинуться в карты, любимыми играми считались рокамболь и вист[214].

Помимо больших собраний для всего двора были малые — для специально приглашенных друзей императрицы. На них сходилось самое тесное дружеское общество. В разные годы там бывали: Е. Р. Дашкова, П. А. Брюс, А. Н. Нарышкина, А. С. Протасова, А. С. Строганов, Е. В. Чертков, Г. А. Потемкин, принц Ш. де Линь, Л. Сегюр, Л. Кобенцель. Участники перечислялись в камер-фурьерских журналах. Первой из них часто называлась Дашкова, как старшая статс-дама: «Вечером во внутренние покои были приглашены статс-дама княгиня Катерина Романовна Дашкова и прочие знатные персоны»[215].

Малые собрания выглядели настолько по-домашнему, что гостям позволялось брать с собой детей. Головина вспоминала, что, когда она маленькой впервые попала к императрице, ее особенно поразил механический стол. «Тарелки спускались по особому шнурку, прикрепленному к столу, а под тарелками лежала грифельная доска, на которой писали название того кушанья, которое желали получить. Затем дергали за шнурок, и через некоторое время тарелка возвращалась с требуемым блюдом. Я была в восхищении от этой забавы и не переставала тянуть за шнурок»[216].

Инструкция, собственноручно написанная императрицей, хорошо передает атмосферу на таких вечерах. Гости должны были забыть об этикете и чувствовать себя непринужденно. Любопытно, что правила поведения висели в рамке на стене, прикрытые занавесью, чтобы лишний раз не смущать собравшихся: «1. Оставить все чины вне дверей, равномерно как шляпы, а наипаче шпаги; 2. Местничество и спесь оставить тоже у дверей; 3. Быть веселым, однако ж ничего не портить, не ломать, не грызть; 4. Садиться, стоять, ходить, как заблагорассудится, не смотря ни на кого; 5. Говорить умеренно и не очень громко, дабы у прочих головы не заболели; 6. Спорить без сердца и горячности; 7. Не вздыхать и не зевать; 8. Во всяких затеях другим не препятствовать; 9. Кушать сладко и вкусно, а пить с умеренностью, дабы всякий мог найти свои ноги для выходу из дверей; 10. Сору из избы не выносить, а что войдет в одно ухо, то бы вышло в другое прежде, нежели выступить из дверей»[217].

За несоблюдение правил полагалась шуточная кара. Если два свидетеля уличали нарушителя, то он должен был выпить стакан холодной воды и прочитать страницу из «Телемахиды» — эпической поэмы В. К Тредиаковского, написанной старинным, исключительно трудным языком. Провинившийся «против трех статей» обязывался выучить шесть стихов из «Телемахиды» и продекламировать их собранию. Тот же, кто ухитрялся не соблюсти все десять пунктов, изгонялся навсегда.

Гости развлекались, как могли. Играли в шарады, вопросы и ответы, сочиняли шуточные истории. В те времена в моде было все китайское, поэтому мишенями для острот становились события при дворе некого «Бамбукового короля». Каждая эпоха вырабатывает свою смеховую культуру, которая в наибольшей степени ориентирована на сиюминутные проблемы общества. Поэтому часто случается так, что «смешное» в понимании отцов не вызывает у детей даже улыбки — они просто не понимают, над чем потешались родители. И даже сам стиль юмористических замечаний меняется от века к веку. В VIII главе «Евгения Онегина» Пушкин поместил портрет Ивана Ивановича Дмитриева, чьи остроты были очень популярны еще в 90-х годах XVIII столетия:

Очевидно, что хотел сказать автор: шутки Дмитриева отстали от времени и сделались так же забавны, как расшитый золотом кафтан среди модных фраков.

Благодаря школьным учебникам современный читатель худо-бедно догадывается, над чем иронизировал Д. И. Фонвизин в «Недоросле». Однако он вовсе не готов хохотать над каждой страницей. А публика того времени была от пьесы в таком неистовом восторге, что ломала стулья, не в силах иначе справиться со своими чувствами. Известен отзыв Потемкина: «Ну, Денис, теперь хоть всю жизнь пиши, ничего лучше не напишешь!» Едкие остроты из следующей комедии Фонвизина «Бригадир» абсолютно невнятны без специального комментария, именно потому что описывают нравы, незнакомые нашему современнику.

Шутки в кругу императрицы вряд ли способны нас сильно насмешить. Но они забавны, жизнерадостны и, очевидно, не имеют целью поиздеваться над присутствующими или отсутствующими. Именно такой юмор ценила Екатерина. Вспомним другую пушкинскую строку:

Светской-то соли в забавах эрмитажного общества почти нет, хотя они содержат намеки на смешные стороны в характерах или деятельности участников собраний. Например, Потемкин в первые годы службы при дворе был из-за своего высокого роста довольно неуклюж, случалось, опрокидывал гостиную мебель, а от смущения начинал кусать ногти. Именно ему адресован третий пункт правил: «ничего не портить, не ломать, не грызть». Как образчик екатерининского юмора, очень характерна записка императрицы: «О возможных причинах смерти придворных и ее самое»:

«…Графиня Румянцева умрет, тасуя карты…

Г-жа Зиновьева — от смеха…

Граф Панин — если когда-либо поторопится.

Козицкий — от искания славянских слов.