Сила искусства - Саймон Шама

Не следует слишком спешить, выискивая причины постигших Рембрандта бедствий во всем, что им предшествовало. Однако тот год, когда был написан «Ночной дозор» и состоялась тяжба с де Грефом, был для Рембрандта поистине тяжелым. Заболела и умерла Саския. Художник запечатлевает ее болезнь на гравюре, очертив лицо глубокими линиями, а после ее смерти делает нечто очень необычное. Он возвращается к работе над портретом жены, созданным много лет назад, вскоре после их свадьбы («Саския в красной шляпе», с. 166). Это единственный портрет Саскии, на котором она не улыбается, и один из тех редких для Рембрандта случаев, когда он изображает модель в профиль, очертив его четко, как на ренессансной камее. И теперь на этом портрете он окутывает Саскию тканями и мехами, украшает ее шею, руки, уши жемчугами и серебром, словно не может остановиться, желая превратить ее в утраченное сокровище. Ярко-красная шляпа с большим плюмажем, взмывающим в темноту, – последнее горькое воспоминание об их днях праздничной пышности. Саския кутается в меховую накидку, будто желает отогнать холод смерти. Но этим уже не поможешь.

Сатира на критику искусства. 1644. Рисунок пером и коричневыми чернилами.

Метрополитен-музей, Нью-Йорк

Не будет романтической фантазией сказать, что во второй половине 1640-х годов в творчестве Рембрандта что-то меняется. Сдвиг в сторону более задумчивого и печального настроения на картинах невозможно не заметить. Художник словно приглушил бодрое звучание мира. Начинает медленно и тягостно разгораться темное пламя. Шум парада затихает. Художник все чаще покидает дом на улице Святого Антония (который начинает вызывать у него головную боль из-за неоплаченных счетов), чтобы, покинув пределы города, пройтись вдоль Амстела, зарисовать домишки с низко нависающими крышами, коров, лодки, мельницы, обнимающихся тайком влюбленных. Выразительная мимика и энергичная жестикуляция, пышные ткани, бурные события сменяются простыми лирическими образами. Вместо влиятельных богачей он изображает теперь юных девушек, захваченных врасплох на пороге дома и полового созревания. Не скованный более необходимостью воспроизводить блестящую сторону общественной жизни, он пишет свободнее, нанося краску то рельефно и густо, то легко и деликатно – часто на одной и той же картине. Он пишет изысканный портрет своей любовницы (впоследствии законной жены) Хендрикье Стоффелс, где она, приподняв сорочку, осторожно заходит в воду (с. 177). Применяя все свое умение, Рембрандт старается усилить чувственный эффект картины; едва касаясь кистью доски, он выписывает рябь на воде вокруг ног Хендрикье и мягкий вьющийся локон, падающий на ее голое плечо. Он накладывает краску густым слоем всюду, за исключением сорочки Хендрикье, и благодаря этому нежность ее плоти выглядит еще более соблазнительной. Этому портрету (написанному, почти наверняка, для личного употребления) удается быть одновременно скромным и возбуждающим, он скрывает наготу и вместе с тем выставляет ее напоказ. Но самый вызывающий элемент – рука Хендрикье: она не закончена, это просто пятно, что-то между черновым наброском и законченной живописью.

Картина была написана в 1654 году. Нет оснований подозревать, что в середине жизни Рембрандт стал сознательно и целенаправленно пренебрегать общепринятыми нормами, однако его вызвали в церковный суд по поводу сожительства в блуде с Хендрикье. (Он не пошел и отправил Хендрикье подвергаться унизительной процедуре в одиночестве.) Что же касается живописи, то Рембрандт с той же свободой и экспрессией, с какой он работал над изображением любовницы, взялся за портреты богачей в полный рост – он отчаянно нуждался в таких заказах. Одним из заказчиков был драматург и наследник красильно-текстильного бизнеса Ян Сикс. Его портрет, как всегда у Рембрандта, одновременно указывает на общественное положение Сикса и раскрывает его личные качества. Взгляд прикрытых веками глаз обращен внутрь и чуть мечтателен, а публичная активность модели подчеркивается надетой на руку перчаткой, которая представляет собой рывок чистой сверкающей краски. Сиксу портрет вроде бы понравился, однако он все же передал долговую расписку постороннему лицу, которое менее терпеливо отнеслось бы к тому, что Рембрандт не укладывается в сроки.

Хендрикье, входящая в реку. 1654. Дерево, масло.

Национальная галерея, Лондон

В том, что Рембрандт стал писать в грубой манере, не было, в общем-то, никакого криминала, но вряд ли это помогало ему в отношениях с заказчиками. В середине века в культуре Голландии происходили кардинальные перемены. После восьмидесятилетней войны наконец был подписан мирный договор с Испанией, и Голландия стала независимой. Хотя на горизонте маячила морская война с Англией, у голландцев было ощущение, что их республика, и Амстердам в особенности, переживает исторический момент и становится центром мощной глобальной империи. Подрастало второе поколение патрициев, менее склонное к простой и благочестивой жизни. Они чаще ездили во Францию и в Италию, и классический стиль повлиял на их вкусы. Они украшали фасады своих домов каменными пилястрами, строили загородные виллы с ротондами в венецианском стиле, одевались наряднее, заводили лоснящихся племенных лошадей для охоты, предпочитали итальянские оперы голландской органной музыке и не считали жизнь напоказ таким уж большим грехом, который, по мнению их предков и проповедников, должен был превратить их родину в Содом и Гоморру. Впервые торжественность и величественность классической традиции стали цениться выше простоты, предприимчивости и набожности. А Рембрандт предлагал им неприукрашенную малоприятную действительность, грубоватое почвенничество, которое все больше казалось странностью, если не закоснелым чудачеством. В середине XVII века было создано Общество Аполлона и Апеллеса с целью внедрить в голландскую культуру лучшие и наиболее изысканные элементы классицизма и очистить ее от простонародной грубоватости. Создание общества было отмечено банкетом, на котором Рембрандт, естественно, не присутствовал.

Смотрите, что он делает с одним из символов голландской породистости и процветания – коровой. На картинах светских художников вроде Альберта Кёйпа, откормленные коровы служат стильным аксессуаром породистых всадников на ухоженных жеребцах. Коровы щиплют траву, послеполуденное небо приобретает золотистую лучезарность. Пасторальная сцена полна прилизанного очарования и радует душу землевладельца. А теперь посмотрите на быка, написанного Рембрандтом: художник превращает его в сырое мясо, он, подобно мяснику, вскрывает тушу мастихином, выставляя на обозрение ребра, сухожилия и свисающие жировые массы. Ноги животного-мученика связаны и вывернуты, вся туша измазана кровью. «Ешьте мою плоть!» – бросает нам в лицо зарезанный. Нидерландские художники и за сто лет до Рембрандта изображали лавки мясников, но не с такой кровожадностью. Похоже, Рембрандт находил злорадное удовольствие в том, чтобы ткнуть преуспевающих сограждан носом в неприукрашенную реальность. Они, понятно, свой нос воротили.