Сила искусства - Саймон Шама

Туша быка (фрагмент). 1655. Холст, масло.

Лувр, Париж

Однако у Рембрандта оставались преданные поклонники как среди заказчиков, так и поэтов, восхвалявших его бескомпромиссный натурализм. В моде были пейзажи, полные утонченной величественности, с беспечными всадниками под безоблачным небесным куполом. Рембрандт упрямо писал пасмурные зимние сценки с широкими юбками, сабо и собаками на пробирающем до костей морозе, словно на дворе все еще были 1620-е годы. Ню считалось приличным, если женщины принимали поэтические итальянизированные позы, Рембрандт же изображал их в «антипозах», с полусвалившимися чепцами и полуспущенными юбками – так что это были просто полуголые голландки, пытающиеся согреться у родного очага. Художники любили позировать на автопортретах в джентльменском платье – он изображает себя в грубой коричневой блузе, с руками, вызывающе засунутыми за пояс. Одежда на нем довольно поношенная, а взгляд спрашивает, какое нам до этого дело.

И все же Рембрандт не стремился нарываться на неприятности. Долги росли, закладные на дом вовремя не оплачивались, и поправить это можно было только хорошими гонорарами. Но как минимум однажды – на картине, заказанной сицилийским коллекционером синьором Руффо, – Рембрандт передал смешанные чувства художника, находящегося под покровительством патрона. Это был «Аристотель с бюстом Гомера» (с. 180). Сверкающая золотая цепь написана такими густыми мазками затвердевшей желтой и белой краски, что изображение становится выпуклым; с цепи свисает медальон с портретом Александра Македонского, покровителя Аристотеля. Цепь, конечно, знак высокой чести, но вместе с тем и оковы, требующие выполнения обязательств. Неудивительно, что Аристотель глядит на слепого Гомера с двойственным, немного грустным выражением. Ведь Гомера, согласно легенде, тоже с презрением отвергали, так что он был вынужден просить милостыню и выжил только потому, что ему разрешили преподавать. Проступок Гомера якобы заключался в том, что его эпическая поэзия обращалась к чувствам с грубой прямотой и потому оскорбляла слух. Идея картины выражена в прикосновениях. Одной рукой Аристотель перебирает звенья цепи, символа своих проблем, другой касается головы Гомера, центра художественного воображения его кумира. Техника художника, пастозные мазки густой краски на рукаве одеяния говорят о том, что он хотел написать картину в «гомеровском стиле», сделать ее физически ощутимой, воздействовать на чувства зрителя.

Картина противопоставляет грубую музыку архаики утонченной изысканности классицизма. Рембрандт послал сицилийскому коллекционеру второй вариант работы, где слепой Гомер, окутанный трагическим золотым ореолом, обращается к ученикам; его невидящие глаза черны, а рот приоткрыт, что очень напоминает автопортрет художника, написанный в самом начале его творческого пути. Руффо отказался платить за картину на том основании, что она якобы не закончена. Рембрандт с возмущением написал в ответ, что, судя по всему, в Мессине не имеют представления о том, что такое искусство. Кто действительно был слеп, так это заказчики и критики.

VII

Разорение надвигалось медленно, но неотвратимо. К середине 1650-х годов Рембрандт лишился расположения сильных мира сего. Долговые расписки переходили от терпеливых и снисходительных друзей к нетерпеливым и безжалостным кредиторам. Многие высокопоставленные лица в Амстердаме хотели получить свои деньги, пока еще была надежда вернуть их. В глазах общества он был несговорчивым и ненадежным старомодным художником, пережившим свой талант и, как выразился один из высокомерных критиков после смерти Рембрандта, пишущим словно не красками, а жидким навозом. Не в состоянии платить по закладным за дом, Рембрандт надеялся на какое-то спасительное чудо, но чуда не произошло. В 1656 году он окончательно увяз в долгах и был вынужден пройти унизительную процедуру банкротства и передать свою собственность кредиторам, которые имели право продавать ее на аукционе.

Аристотель с бюстом Гомера. 1653. Холст, масло.

Метрополитен-музей, Нью-Йорк

Так под стук молотка аукциониста Рембрандт постепенно распростился со всем, что имел, кроме своего таланта. Было распродано не только семейное имущество – мебель, серебро, зеркала, кровати, стулья и комоды, как и редкости его «антикварного кабинета», – но и коллекция произведений искусства, собиравшаяся годами, те гравюры, рисунки и картины, которые помогали ему сформировать его манеру: «Товия» его давно умершего учителя Питера Ластмана, картины его старого лейденского друга и соперника Яна Ливенса, рисунки Мантеньи, гравюры Лукаса ван Лейдена. Рембрандт лишился произведений тех художников, кому наследовал в своем искусстве. К тому же выручить за коллекцию удалось лишь долю ее реальной стоимости.

Аукционы неуклонно продолжались в течение всего 1657 года, и становилось ясно, что вырученные средства не покроют долгов художника. Наступила очередь дома на улице Святого Антония. В начале 1658 года он тоже был продан с аукциона за две тысячи гульденов, что было меньше суммы, некогда уплаченной за него Рембрандтом. 22 февраля Рембрандту вручили часть этих денег, и он, не сходя с места, передал их одному из кредиторов. Вся семья, включая сына Саскии Титуса, Хендрикье и их с Рембрандтом дочь Корнелию, переехала в небольшой домик на улице Розенграхт. Все финансовые операции, в том числе и связанные с работой Рембрандта, были возложены на Хендрикье и Титуса, потому что самому художнику, как банкроту, было запрещено официально вести дела.

И как же он изображает себя на автопортрете в этот унизительный момент? – В блестящем облачении короля, взошедшего на трон (с. 183). Он нависает над нами всем корпусом, величественный, как могучий джинн, появившийся из бутылки и едва уместившийся в тесном пространстве картины. С надменной насмешкой художник смотрит на нас, людишек, вообразивших, будто что-то понимают в искусстве. В своей мощной руке он держит трость с серебряным набалдашником, похожую на муштабель, какого никто никогда не использовал и даже представить себе не мог. Скорее это даже жезл фельдмаршала, волшебная палочка мага или скипетр короля. Никак нельзя сказать, что перед нами человек приниженный и разоренный. Слои густой краски отягощают фигуру художника, словно королевские регалии, именно краска здесь владеет положением. Сама манера, в которой автопортрет написан, делает его жестом категорической неуступчивости.

Но в Амстердаме Рембрандт больше не пользовался авторитетом. Самая престижная и выгодная работа – картины для украшения новой ратуши – была поручена его бывшим ученикам и помощникам Фердинанду Болю и Говерту Флинку, а не их старому учителю, непредсказуемому ретрограду Рембрандту. В ратуше он появлялся только для того, чтобы посетить коллегию по делам о несостоятельности, куда надо было войти через дверь с назидательной резьбой, изображавшей крыс, копошащихся в пустых ящиках и ворохе недействительных кредитных билетов.

Здание ратуши, с его строгими классическими формами, служило примером морального наставления, одновременно самодовольным и предупреждающим. Старая ратуша, помещения которой гнездились за старомодным фасадом под щипцовой крышей, была всего лишь готическим пережитком прежнего маленького провинциального Амстердама. Но теперь город стал центром мира – по крайней мере, в экономическом отношении, – хозяином чрезвычайно успешной торговой империи, вобравшей в себя территорию от Нью-Амстердама на Гудзоне до новозеландских островов Антиподов, которая была исследована, захвачена и защищена непобедимым флотом. В 1648 году, когда Соединенные провинции Нидерландов заключили мир с Испанией, вместо старого здания ратуши было решено построить новое, более соответствующее появившемуся у города ощущению собственного величия. Провидение, похоже, одобрило это решение, так как старая ратуша через четыре года сгорела. Рембрандту гораздо больше нравились готические руины, чем образец новоклассической гигантомании, и он зарисовал развалины вскоре после пожара (с. 186). Изображать новую ратушу он не хотел.