Спаситель и сын. Сезон 2 - Мари-Од Мюрай

— А-а, вы здесь? — просиял он. — А где ваш месье Сент-Ив?

— Но… вот же он, — указала Луиза на Спасителя.

— Он? — пробормотал Жово, чувствуя, что череп у него сейчас треснет. Милок милой красотули не мог быть… — Но это же негритос!

Луиза затравленно взглянула на Спасителя: что же она, несчастная, натворила? Но Жово успел сообразить, что к чему.

— Ладно. О вкусах не спорят. Ну и куда мне с моим барахлишком?

По телефону Луиза сказала, что вещи старика можно было бы хранить либо в сарайчике в саду, либо в подвале дома на улице Мюрлен. И Спаситель, словно ничего не произошло и план Луизы остается в силе, подхватил мешок старика-легионера и взгромоздил его себе на спину. Весил мешок тонны три, не меньше.

В кухне легионер огляделся с одобрительной улыбкой.

— Вам нравится у меня в доме, месье Жовановик? — спросил Спаситель.

— Зови меня Жово, паренек, так меня звали в Легионе.

— Согласен. А вы зовите меня Баунти, меня так звали в первом классе.

Жово кивнул, прозвище ему понравилось.

— Папа! — послышался голос со второго этажа. — Ты внизу?

— Так точно! — отрапортовал Спаситель. Повернулся к Жово и прибавил: — Приготовьтесь, сейчас появится негритосик.

Жизнь всегда непредсказуема, умение к ней приспособиться и есть главное искусство. Так философствовал Спаситель за третьей традиционной понедельничной чашкой кофе, глядя на мокрый сад под дождем. Эти выходные обломили все его планы о восстановленной семье.

Все субботнее утро Габен занимался Алисой. Он дал ей послушать Eagles of Death Metal, приобщил к игре World of Warcraft, замучил Спасёна, вытаскивая его из клетки, ну и так далее. Звездой обеда стал Жово. Мальчишки с него глаз не сводили.

— Почему тебя зовут Жово, а не Боско? — пожелал узнать юный Поль.

— Потому что моего папашу тоже звали Боско. Тот еще был гусь, сутенер из сутенеров.

— А что такое сутенер? — поинтересовался Лазарь.

Жовановик, похоже, хотел попросить у Спасителя разрешения, чтобы ответить, но тот ответил сам вместо него:

— Мужчина, который заставляет девушек заниматься проституцией.

— А что такое проституция? — спросил Поль, продолжая расширять свои познания.

— Потом узнаешь, — вмешалась в разговор Луиза.

Жовановик одобрил ее кивком. Понятное дело, разговор затеялся не для женских ушей.

— А сколько тебе лет? — продолжал задавать вопросы Поль, обнаруживая сходство с одним любопытным Слоненком из сказки Киплинга.

— Сразу не скажешь, — задумался Жово. — В одной бумаге стоит тысяча девятьсот двадцать девятый, а в другой тысяча девятьсот тридцать второй год рождения. И с фамилией то же самое, я то Керкец, то Жовановик. Выбираю, что удобнее.

Луиза вскоре поняла, что, рассказывая свою жизнь, старый легионер тоже выбирает, что удобнее. На этот раз он не торговал на ярмарках, а продавал с лотка бакалею, и легкие у него были в целости и сохранности, зато пуля прошила ему плечо. В Легионе он прослужил только пятнадцать лет, а потом стал наемником, нанимался к тому, кто больше заплатит. Луизе показалось, что умолчаний и темных мест стало еще больше.

— Тебе, наверное, лет восемьдесят семь или восемьдесят четыре! — неожиданно объявил Поль, обожавший устный счет.

Догадавшись, что не сильно обрадовал Жово своим подсчетом, Поль прибавил: самой старой женщине на земле исполнилось сто двадцать лет.

— Мне столько не надо! — ответил Жово. — Поживу еще годок-другой и пущу себе пулю в лоб.

Поскольку никто понятия не имел, что лежит в его походном мешке, все решили, что сказал он это для красного словца.

После обеда Габен сообщил, что собирается пойти в больницу Флёри навестить маму. Тут же подала голос Алиса: ей срочно понадобились учебники и тетради, о которых она впервые вспомнила с начала года. Назревал скандал. Тогда Луиза решила отправиться вместе с Алисой, оставив Поля ночевать у Сент-Ивов. Потом и она кое-что вспомнила и сказала:

— Но утром папа заберет вас обоих.

— Наш папа прямо как отец Жово, — вздохнул Поль. В воздухе повисло неловкое молчание. — Тот еще гусь.

Алиса первая подала голос:

— Не смей так говорить!

Только тут Луиза сообразила, что дочь окончательно встала на сторону отца.

После ухода Габена, Луизы и Алисы оставшимся стало как-то не по себе. Спаситель не позволил себе унывать и распорядился:

— А ну, парни, где ваши самокаты?

Поль заныл, что вечно у них какие-то спортивные занятия, давно пора купить вай-фай. Но десять минут спустя он заливисто хохотал, катя по улице Мюрлен. А Жово? Он чем занялся? Жово попросил Спасителя разрешить ему убрать сад.

— В Алжире я ухаживал за садом нашего полковника.

После прогулки мальчишки вернулись домой по аллее Пуансо и увидели, что за эти два часа Жово успел очень много чего сделать. Собрал в кучу все сухие листья, подстриг деревья, подвязал розы, навел порядок в сарайчике с инструментами. Спасителю ничего другого не оставалось, как пригласить Жово ужинать. Между тем за окном стемнело.

— Ты же не пойдешь ночевать на улицу, — забеспокоился Поль. — Там дождь.

— Имею, что заслужил, парнишка. Плачу за грехи.

— Тут есть подвал, — сообщил обитатель чердака.

— Отличная мысль! — воодушевились оба мальчугана.

— Баунти не согласится, — сказал Жово, покосившись на Спасителя.

Не прошло и минуты, как вся компания спустилась в подвал. Габен предложил себя в качестве дизайнера, у него был опыт, он обжил чердак. И вскоре он уже тащил подстилку, диванную подушку и покрывало.

— Здесь могут быть мыши, — предупредил он.

— Им будет кого бояться, паренек.

Вот так и вышло, что в эти выходные в доме Сент-Ивов вместо Луизы обосновался старый легионер Жовановик. Он и его объемистый походный мешок.

Спаситель, допивая кофе, думал об этом без всякой досады. Старый легионер, галантный мачо, расист без задних мыслей, был в его глазах равноправным со всеми остальными представителем человечества. Он не представлял опасности для детей.

— Что ж, теперь Антилы! — сказал он и потянулся. Подошел и распахнул дверь приемной. — Мадам Бравон.

— Я заполнила твою таблицу, но имей в виду, мне это было нелегко.

Мадлон должна была каждый день сидеть по пять минут без скатерки на лавочке в парке. Подумать только, а на этой лавочке могли ведь сидеть бомжи! В табличку ей приходилось записывать степень тревожности: 15 % — слабая, 30 % — средняя, 50 % — сильная, 70 % и больше — очень сильная. В следующей графе — сколько времени она длилась.