Сибирская трагедия - Дмитрий Барчук

На какой-то момент я сам потерял контроль над собой, а когда пришел в себя, то увидел распластанное на полу сцены тело шамана и погасший костер. Полина тоже находилась в гипнотическом сне. Я осмотрелся по сторонам и ужаснулся: вся публика в огромном зале Общественного собрания спала или, как я, просыпалась. Я вскочил со своего кресла, но Григорий Николаевич, сидевший справа, ухватил меня за рукав и чуть ли не силой усадил обратно.

– Успокойтесь, Пётр Афанасьевич, – прошептал он мне на ухо. – Это нормальная реакция на шаманское камлание. В экстазе шаман общается с духами, и если прервать этот ритуал, то можно только навредить окружающим. Если он проиграет схватку с темными силами, может случиться великое зло.

Полина открыла глаза, и у меня отлегло от сердца.

– Странно. Я будто бы спала, – тихо произнесла она. – У вас очень усталый вид. Видно, я вас совсем замучила…

Грозный окрик полицмейстера прервал ее:

– Требую немедленно прекратить это безобразие! Быстро выведите людей из беспамятства!

Начальник полиции в сопровождении двух подчиненных затопал сапогами по проходу прямо к сцене.

– Что же он делает, этот солдафон? – ужаснулся Потанин.

Но полицмейстера уже было не остановить. Он взобрался по лестнице на сцену и подошел к бездыханному шаману.

– Я сказал – прекратить! – прокричал он во весь голос прямо над камом.

Но тот даже не пошевельнулся.

Потанин встал с кресла и попросил нас с Шаталовым помочь алтайцу.

– Он может так пролежать несколько суток и вообще никогда не прийти в сознание, – сказал Григорий Николаевич. – Пока полицмейстер не арестовал шамана, выносите его из зала и везите на извозчике ко мне домой.

В фойе было полным-полно народа. Все были заторможенные, некоторые вообще спали стоя, поддерживаемые своими товарищами. В гардероб выстроилась огромная очередь. Я не стал дожидаться, пока рассосется толпа, а передал наши с Шаталовым номерки Полине, чтобы она получила наши пальто. Мы же с Михаилом Бонифациевичем, как два заправских санитара, он – за ноги, а я – за руки, вытащили бесчувственное тело шамана на мороз. Благо, много свободных извозчиков дожидались окончания вечера, мы сразу погрузились в сани, укрылись кошмой и лихо полетели на Ефремовский взвоз.

Мария Георгиевна встретила нас недружелюбно. Ее вновь мучила мигрень, из‑за которой она даже не пошла на вечер. А тут еще мы принесли инородца без признаков жизни.

Мы уложили шамана на диван, тут приехали Потанин с Полиной и с нашими пальто. Увидев мужа в обществе молодой и красивой барышни, законная супруга с чопорной надменностью процедила сквозь зубы: «Добрый вечер», – и ушла в спальню, демонстративно громко захлопнув за собой дверь.

– Маня! Нельзя же так! – не выдержал Григорий Николаевич. – Это племянница моего друга Александра Васильевича Андреева и… – Потанин запнулся, – …хорошая знакомая Петра Афанасьевича.

Но Полина неожиданно поправила хозяина:

– Я – его невеста!

Дрожь пробежала по моему телу. Даже Григорий Николаевич немного растерялся, а потом радостно и одновременно облегченно, что появилась возможность избежать скандала, громко крикнул в направлении спальни:

– Ты слышишь, Маня? Полина – невеста Петра Афанасьевича!

Я не сводил с нее глаз. Она улыбалась и с ноткой извинения в голосе произнесла:

– Я подумала, что нам не стоит больше скрывать наши отношения.

Я радостно закивал головой.

А Потанин, как добрый Дедушка Мороз, расцвел в улыбке:

– Я так рад за вас, дети мои. Вы такая чудесная пара…

Но тут с дивана раздался стон.

– Шаман приходит в себя! – крикнул Шаталов.

Мы тут же бросились к нему.

Кам приподнялся на диване и что-то бормотал на непонятном нам языке. Когда Григорий Николаевич приблизился к нему, он ухватил его за руку, прижал его ладонь к своей груди и стал быстро шептать туземные слова. Потанин изменился в лице. Радость сменилась настороженностью и тревогой. Шаман проговорил еще пару минут, затем выдохся и уронил голову на подушку. Но дыхание его теперь было ровным. Он просто заснул.

– Что он вам сказал, Григорий Николаевич? – поинтересовалась Полина.

– Он говорил о демонах? – уточнил Шаталов, немного знавший алтайский язык.

Бледный Потанин снял очки, словно они мешали ему говорить, и сказал:

– Я тоже не все понял. Кам хотел помочь людям, пришедшим на встречу с ним, избавить их от несчастий и болезней. Но когда он заговорил с духами, то понял, что взвалил на себя непосильную ношу. Души белых людей оказались во власти демонов. Некоторых он сумел изгнать, но очень сильные демоны, посланники Эрлика[78], остались.

– А кто такой Эрлик? – спросила Полина.

– Владыка загробного мира.

– А его посланники?

– Демоны войны.

– Типа «Бесов» Достоевского?

– Да-да… – растерянно произнес Потанин и добавил: – Я должен об этом тотчас же написать, пока не забыл. А вы можете идти.

– Но вы без Пети сможете? – засомневалась моя суженая.

– Ничего. Как-нибудь справлюсь. А если что, Пётр Афанасьевич завтра придет и разберет мои каракули. Или еще проще – надиктую на фонограф.

Мы обвенчались на Масленицу в Троицкой церкви. Полина стала моей законной женой и сменила свою девичью фамилию на Коршунову. Свадьба была очень скромной и немноголюдной. Из Иркутска приехала ее матушка, с которой мы быстро нашли общий язык. Гостями были только очень близкие нам люди: Шаталов с нештатной корреспонденткой своего журнала, Муромский со своей молодой женой, Потанин без жены да семейство Андреевых во главе с Анной Ефимовной, замещавшей своего ссыльного мужа.

Мы решили не обзаводиться собственным жильем в Томске. Флигель в усадьбе Муромского Полину вполне устроил. Правда, пришлось внести некоторые изменения в мой холостяцкий быт. Но с переездом ко мне Полины съемный флигель превратился в настоящий уютный дом. В свадебное путешествие мы решили поехать в Италию, но перенесли его на август, чтобы сполна насладиться средиземноморским теплом.

Я не возражал, чтобы моя жена пела в церковном хоре. Хотя сам, несмотря на ее многочисленные уговоры, в церковь не ходил. У меня вообще отношения с церковью неровные. И вовсе не потому, что не верю в Бога, наоборот, в душе я очень набожный человек. Верю в судьбу, в вькший разум и в то, что все случайности закономерны. Но попам я мало верю, потому что не вижу в них духовных авторитетов. Вот если бы Потанин был архиереем, я бы не пропустил ни одной его службы. Но он – откровенный гностик и этим заразил меня. Я даже на венчание согласился только потому, что иначе Полина не стала бы моей женой.