Дар психотерапии - Ирвин Д. Ялом

Прикасайтесь. Но убедитесь в том, что касание стало зерном для межличностной мельницы.

Если пациент находится в глубоком отчаянии из-за, скажем, рецидива рака или другого ужасного жизненного события и просит во время сеанса подержать его за руку или приобнять его, я скорее бы отказался помочь пожилой женщине, выходящей в снежную пургу, накинуть пальто. Если я не могу найти иного пути облегчить боль, то могу спросить, что он/она хотел/а бы получить от меня в этот день — посидеть в молчании, задавать вопросы и более активно вести сеанс? Поставить мой стул ближе? Подержать за руку? Насколько я могу, я стараюсь отвечать любящим человечным образом, но позже, как всегда, спрашиваю о том, какие чувства вызвали мои действия, и делюсь своими чувствами. Если я озабочен тем, что мои поступки могут быть расценены как сексуальные, я делюсь чувствами открыто и поясняю, что хотя сексуальные чувства могут испытываться в терапевтических отношениях и должны выражаться и обсуждаться, однако им совершенно не нужно следовать. Нет ничего важнее чувства безопасности, которое испытывает пациент во время терапевтического сеанса.

Само собой, я никогда не настаиваю на контакте. Если, например, пациент уходит в гневе, отказавшись от рукопожатия, я с уважением встречаю его желание дистанцироваться. Более глубоко встревоженные пациенты временами могут переживать сильнейшие идиосинкразические чувства в отношении касаний, и если я не уверен по поводу этих чувств, то спрошу об этом открыто: «Должны ли мы сегодня как обычно пожать руки? Или же лучше этого не делать?» Во всех этих примерах я обязательно изучу это происшествие на следующем сеансе.

Эти общие вопросы служат сигнальными огнями терапии. Дилемма касаний обычна для терапии, но, когда они случаются, очень важно, чтобы терапевты не были скованы никакими сомнениями и смогли, как показывает следующий пример, быть отзывчивыми, ответственными и созидательными в своей работе.

Женщина средних лет, с которой я встречался около года, потеряла большую часть волос из-за радиотерапии опухоли мозга. Она была весьма озабочена своим внешним видом и часто отмечала, какой отвратительной другие нашли бы ее без парика. Я спросил, как, по ее мнению, отнесся бы к этому я. Ей казалось, что я также поменял бы свое отношение к ней и нашел бы ее столь отталкивающей, что просто удрал. Я сказал, что не могу представить, как мог бы сбежать от нее.

В течение следующих недель она забавляла себя мыслями о том, чтобы снять парик в моем кабинете, и на одном из сеансов объявила, что время пришло. Она сделала большой вдох и, попросив меня не смотреть, сняла парик и с помощью своего карманного зеркальца привела в порядок оставшиеся клочки волос. Когда я обернулся и вновь посмотрел на нее, то на мгновение, всего лишь мгновение был ошеломлен тем, как внезапно она постарела, но быстро соединил этот образ с сущностью того замечательного человека, которого знал, и у меня появилась фантазия пропустить пальцы сквозь оставшиеся волосы. Когда она спросила меня о моих чувствах, я поделился этой фантазией. Ее глаза наполнились слезами, и она потянулась за салфетками. Я решился пойти дальше. «Может, попробуем?» — спросил я. «Это было бы замечательно», — ответила она. Так что я подвинулся к ней и погладил ее волосы и кожу. Хотя этот опыт длился всего несколько мгновений, он стал неизгладимым для нас обоих. Она победила свою болезнь, и годы спустя, обратившись ко мне снова уже из-за другой проблемы, отметила, что момент, когда я дотронулся до ее головы, стал сверхъестественным, невероятно утверждающим действием, коренным образом изменившим ее негативное восприятие себя.

Сходное признание я получил от вдовы, которая была в таком отчаянии, что часто приходила в мой кабинет слишком измученной, чтобы говорить, но была глубоко успокоена, просто держась за мою руку. Гораздо позже она отметила, что это стало поворотным моментом в терапии: это по4 могло ей обрести основу и почувствовать связь со мной. Моя рука, сказала она, выступала в роли спасательного круга, мешающего ей погрузиться в отчаяние.

Высокий процент нарушений сексуального характера в последние годы стал серьезной проблемой, конечно, не только в психотерапии, но во всех ситуациях, где присутствует различие в правах: священничество, вооруженные силы, корпоративная и политическая работа, медицина, образовательные институты — да что угодно. Хотя подобные нарушения составляют важную проблему для каждой из этих сфер, они имеют особое значение в сфере психотерапии, где тесные и близкие отношения столь существенны для процесса и где сексуальные отношения губительны для обеих сторон, как для терапевта, так и для пациента.

Психотерапия вдвойне страдает от подобных нарушений. Не только пациенты оказываются преданными из-за нанесенного им существенного вреда — возникающая в результате отрицательная реакция чрезвычайно пагубна для сферы в целом. Терапевтов заставляют практиковать, уделяя внимание защите. Профессиональные организации наставляют практикующих врачей быть предельно осторожными. Они предупреждают не только насчет необычной близости, но даже какого-либо подобия близости, поскольку профессиональные юристы знают — дыма без огня не бывает. Другими словами, нам рекомендуют принять точку зрения «фотоснимка» — то есть избегать любых моментов, которые, будучи вырванными из контекста, могут показаться подозрительными. Терапевтам советуют избегать; неформальных отношений; не использовать имена, не предлагать чай или кофе, не работать больше пятидесятиминутного сеанса и не назначать представителям противоположного пола последний на этот день сеанс (все это нарушения, в которых я признаю себя виновным). В некоторых клиниках также применяется запись сеансов на видео с тем, чтобы гарантировать безопасность пациентов. Я знаком с одним терапевтом, который после того, как его незаслуженно преследовали в суде, теперь отвергает любой физический контакт с пациентами, даже рукопожатие.

Это все опасные результаты. Если мы не восстановим равновесия в этой сфере, то пожертвуем самой сутью психотерапии. Именно по этой причине я и написал предыдущий фрагмент, посвященный касаниям. И для того, чтобы гарантировать, что студенты не впадут в ошибку, приравнивая терапевтическую близость к сексуальной, я спешу предложить следующие соображения по поводу нарушений сексуального характера.

Сильные сексуальные чувства неизбежны в терапевтической ситуации. А как же иначе, принимая во внимание необыкновенную близость между пациентом и терапевтом? У пациентов систематически развиваются чувство любви и/или сексуальное влечение к их терапевту. Динамика такого позитивного переноса часто максимально определена. В частности, пациенты оказываются беззащитными в очень редкой для них, доставляющей удовольствие и очаровывающей ситуации. Каждое их высказывание изучается с большим интересом, каждое событие их прошлой и настоящей жизни исследуется, о них заботятся, их выхаживают, безоговорочно принимают и поддерживают.

Некоторые просто не знают, как следует реагировать на подобную щедрость. Что они могут предложить взамен? Многие женщины, особенно те, у кого занижена самооценка, убеждены, что единственным настоящим даром, который они могут предложить, является сексуальный дар. Без секса — преимущества, от которого они могли зависеть в своих прошлых отношениях — они могут предвидеть исключительно потерю интереса и окончательное расставание с терапевтом. У других, у тех, кто возвышает терапевта, ставя его на воображаемую величественную сказочную позицию, также может возникнуть желание соединиться с чем-то великим, чем-то большим, чем они сами. А другие могут бороться за любовь с незнакомыми пациентами в практике терапевта.