Мертвая сцена - Евгений Игоревич Новицкий

Носов ни разу в жизни не переступал порога «Мосфильма».

— Аллочка, мне очень жаль, но у вас неверные сведения, — ответил Семен тоном, каким говорят с ребенком. — Нестор только в одном этом году дважды переступил мосфильмовский порог. Мы именно там с ним и познакомились.

— Что же он там делал? — пожал плечами Устин.

— Пытался исправить давнишнюю несправедливость, — с полной уверенностью в правдивости своих сведений продолжил Семен. — Я из деликатности не стал расспрашивать, но по его намекам понял, что на «Мосфильме», куда его распределили после ВГИКа, у него был какой-то влиятельный недоброжелатель.

Это была чудовищная ложь! На «Мосфильм» со всего тогдашнего режиссерского курса распределили одного Устина. А с грехом пополам окончивший институт Носов не получил вовсе никакого распределения. Ему диплом-то дали только для того, чтобы побыстрее от него избавиться. Все преподаватели были уверены, что он и не посмеет сунуться ни на какую студию. А он, как выясняется, все же посмел, пусть и только через десять лет.

Я громко хмыкнула, прерывая лунгинские излияния с чужого голоса, и во весь голос сказала:

— Ну не иначе как сам Сталин встал на пути великого Носова.

Возникла долгая пауза, а потом все дружно рассмеялись. Сделали вид, что я всего лишь невинно схохмила, а не со злостью подчеркнула ту гротескную ситуацию, которая тут разворачивалась. Подумать только, несколько успешных кинематографистов сидят и на полном серьезе обсуждают причины, по которым бездарному ничтожеству во времена оны был отрезан путь к экрану.

Лунгин же и не думал униматься. Минут через пять он произнес, обращаясь к моему избыточно корректному возлюбленному:

— Устин, может, хоть вы подсобите товарищу?

— Это какому? — уточнил он, видно, уже опять позабыв о существовании Носова.

— Да Нестору же! — воскликнул Семен.

— В самом деле, — поддержал его соавтор Илья, — подсобите. Я только один раз имел удовольствие с ним общаться, но тоже остался под впечатлением…

Это было уже слишком. Мне хотелось расхохотаться им всем в лицо. И как этому ходячему недоразумению удалось облапошить уважаемых людей? Может, он и впрямь изменился за эти годы? Научился притворяться обаятельным? Хотя для Носова, каким я его помню, даже подобная характеристика прозвучала бы вопиюще неправдоподобной. Никогда в Носове не было даже и жалкого подобия какого-либо обаяния.

Ни Лунгин, ни Нусинов так и не понимали, какое впечатление они производят на нас с Устином своей нелепой болтовней о Носове.

Одной Лилиане был заметен уродливый гротеск этого разговора — и она поспешила перенаправить его в другое русло.

— Семен, — обратилась она к мужу, — а ведь ты и Устину хотел предложить сотрудничество.

— Ну не сейчас же, — смущенно пробормотал Лунгин.

— А что, давайте в самом деле обсудим этот вопрос, — деликатно вмешался Устин.

— А вы в этом заинтересованы? — с сомнением посмотрел на него Нусинов.

— В том, чтобы сделать с вами фильм? — переспросил Устин. — Ну а кто из наших режиссеров не заинтересован? Все видели «Мичмана Панина» — все были в восторге…

— Ну уж не все, — не удержалась я.

— А кто не был? — изображая простодушие, отозвался Устин. Наивный, он думал, что я ему буду подыгрывать.

— Много кто, — небрежно ответила я. — В том числе и я сама.

— Как интересно, Аллочка! — притворяясь, что он ничуть не задет, воскликнул Лунгин. — Может, поделитесь с нами?

Устин вновь попытался ответить за меня, но едва он раскрыл рот, как я отчеканила:

— Охотно поделюсь. По моему, скромному разумеется, мнению, фильм, равно как и сценарий его не стоят выеденного яйца. Из «Воскресения» у этого унылого Швейцера еще что-то получилось, хотя и можно было ограничиться одной серией… Ну а ваш хваленый «Мичман» — это просто невыносимая историко-революционная ахинея, каких у нас уже под сотню снято.

— Позвольте, Алла, — забормотал Нусинов, — уж не думаете ли вы, что мы сделали верноподданническую картину?

— А какую же?! — не пожелала я и тут идти на примирение. — Или, может, вы написали антисоветский сценарий, который каким-то чудом дошел до широкого экрана?

— Не просто дошел, а был, между прочим, одним из самых популярных фильмов в шестидесятом году, — хмуро заметил Лунгин.

— Конечно, антисоветчины в фильме нет, — обиженно ответил на мой вопрос Нусинов. — А вот ирония над пресловутым историко-революционным жанром есть!

— В каком же, интересно, месте? — не унималась я.

— Хотя бы в том, — сухо просветил Лунгин, — когда мичман Панин рассказывает суду историю о своих мнимых похождениях в Париже.

— Ну уж не знаю, — фыркнула я. — Может, вы с коллегой и написали это место архигениально, но на экране этого ничуть не видно! А видна только топорная театральная буффонада, причем в исполнении деревянного Тихонова, у которого напрочь отсутствует не только минимальный комический дар, но и чувство юмора как таковое.

Нусинов попытался перевести разговор в шутку.

— Однако, Алла, вам пальца в рот не клади! — воскликнул он и фальшиво засмеялся.

— Попробовали бы вы положить, — серьезно отвечала я. — Немедленно остались бы без пальца.

— Об этом я и говорю, — еле слышно пробурчал Нусинов, после чего надолго замолчал.

Возникла пауза. Неловкая для всех, кроме, разумеется, меня. Я чувствовала себя победительницей.

— М-да, — наконец произнес Лунгин, после чего обратился к Устину: — Нам как-то даже страшновато работать с режиссером, у которого такая воинственная супруга.

— Вот и не работайте! — отрезала я. — Тем более что мы с Устином не женаты.

— Что так? — спросила Лилиана. А я-то думала, что она уже полностью потеряла дар речи.

— Ну а какой смысл в браке? — пожала я плечами. — Чтобы стать Уткиной? Меня пока и собственная фамилия устраивает.

Лилиана покраснела. В девичестве она была Маркович.

Устин вновь проявил ненужную деликатность и завел разговор о «Войне и мире». Я сразу сделала ему круглые глаза, но он этого словно и не заметил.

— Знаете, — принялся он распространяться, — у меня есть одна давняя задумка… можно сказать, мечта… Заявка уже подана — и вероятность одобрения высока. В общем, я всерьез планирую замахнуться на эпопею Толстого. Вот только к сценарию еще не приступал — да и один, боюсь, не потяну. Поэтому вот…

— Вы о «Войне и мире»? — бестактно перебил его Лунгин.

— Разумеется, — столь же бестактно ответила я за Устина. — Других эпопей у Льва Николаича как будто бы не было.

— Аллочка, я убежден, что вы будете очаровательной Наташей, — лицемерно улыбнулся мне Лунгин. — Я ведь угадал? — обратился он уже к нам обоим.

— Ну, это очевидно, — развел руками Устин.

— И очень понятно, — продолжал Лунгин. — Имея в руках такую дивную актрису… Алла, не смотрите на меня, пожалуйста, волком — я говорю совершенно искренне…

— А вы думаете, вам разрешат? — очнулся