Я и Софи Лорен - Вячеслав Верховский

Озадаченный, с Забарой распрощался.

Вот только нужно отойти куда подальше. А то еще чего… Наступит утро, Забара выползет из дома и напорется. Или соседи к ней с доставкой, чтобы выслужиться:

– А не вы ли потеряли? Почерк ваш!

И Забара с полным правом оскорбится: как-никак она от всей души.

Ладно, отсчитаю два квартала. Ускорил шаг, чтобы идти скорее…

Два квартала по ночному городу я отмерил в небывалом напряжении. Потому что в голове оно ж свербит: вот сейчас я прислоню к тому вон дому… Или нет, скорее, к парапету, как будто посторонний ни при чем.

А не успел!

Я понимал, что черта брать – нельзя! Но если мне уже всучили, как не брать?!

В жизни на бандитов мне везло: ни разу не убили, не ограбили… А тут из темени выходит, ну, громила! И прет не мимо – прямо на меня! Вот чем Забарина картина обернулась! «О, вам крупно повезло!» Ну не собака?!

Стоп! А может, этот вор, практически грабитель, у меня картину отберет? Чтоб насовсем! Да, пусть ее отнимет! Собственно, а для чего ж тогда бандиты?! Как говорится, грабьте, грабьте, люди добрые, меня!

– Деньги! – приказал он. – Быстро деньги!

Деньги у меня имелись. И нешуточные. Но чтоб вот так вот – и отдать?!

А этот:

– Деньги!!!

Кто мной руководил? Кто надоумил?! То ли свыше, то ли я не знаю сам:

– А на картину не желаете взглянуть?

И не успел он что-то вякнуть мне в ответ, я рванул бумагу от дождя и навел на мужика свою картину. Он вскрикнул. Черт ли подмигнул ему, не знаю. Вскрикнул он. И на глазах скукожился:

– Шо ты на меня наводишь порчу!

Представляете?! Так жалобно, что, в общем, безнадежно.

Но я же мнительный такой: на всякий случай я отводить картину не спешил. От напряжения в руках она дрожала. Дрожал и черт с зелеными глазами! Боже, как же он вопил, как извивался! Как подрезанный! Да не черт, а этот дядька, тот грабитель! Ему уже как будто не до денег…

– Нет, не-ет! – уже он прошептал.

– Да, – выкрикивал я, – да! – в каком-то раже.

Он затих. И кажется, что сгинул…

Ах, Забара, Клеопатра Гарнизоновна! «О, вам крупно повезло!» Еще и как! С зелеными глазами и рогами! И в голове моей уже переиграло: стоп, мне рано избавляться от него! И к тому же я не меценат, кому ни попадя раздаривать шедевры! А это будет грозное оружие! Вот только взглядом на него б не напороться! Мне самому, законному владельцу. И, убрав его в бумагу от дождя и ничего уже не опасаясь, я уверенно пошел к себе домой.

Занималось утро новой жизни…

Почему ко мне никто не ходит?!

Жила у нас в Донецке одна женщина. Вообще-то женщин здесь, в Донецке, куда больше, но такой… Она была одна. И звали ее Лиза. Это другие – кто во что горазд, а она творила афоризмы. Каждый день из-под ее пера, как пыль из-под копыт, вылетали десятки мудрых мыслей и сентенций…

Странность придумывать короткие фразы, словечки и всякие такие обороты стал я замечать и за собой. Причем давно. Так, шевельнется – грех не записать. А грешить я понапрасну не любил.

Однажды я гулял и никого не трогал. Она меня увидела сама и, кротко улыбнувшись:

– Я о вас слышала много хорошего. Вы Верховский?

Ну как после такого не признаться!

– А я мастер меткого словечка Лиза Соркина, – отрекомендовалась просто и бесхитростно.

И еще ни о чем не догадываясь, я улыбнулся ей:

– Очень приятно!

А она:

– Идемте-пройдемте!

И доверительно меня взяла под локоток.

– Нам нужно встречаться! – заявила Лиза мне ответственно.

– А зачем?

– Как это зачем?! Чтоб делиться творческими мыслями! Мы же оба пишем, вы и я. Я, например, афоризмы. И между прочим, я желаю вам добра.

В дальнейшем отношения с видной донецкой афоризматичкой только укрепились. С Лизой мы рассуждали о природе смеха. Помнится, я поделился наблюдением: нечистая сила боится улыбки, которая (улыбка) равносильна крику петуха. Лиза была умной. Она умела тут же соглашаться.

На правах мэтра Лиза приоткрывала тайны мастерства: она учила, как с редакторами мне сотрудничать. Она и тут была настоящим профессионалом: «Редакторов, Славочка, бери измором, это помогает напечататься». И учила не ради красного словца, а на собственном примере.

Так, главред одной из местных газеток, которому Лиза поставляла свой афористический товар, спасаясь от нее же, выпрыгнул в открытое окно и при падении со второго этажа сломал себе оба замка на портфеле. Но уже на следующее утро Лиза – сфинксом – восседала у него в приемной. Увидав Лизу, редактор бурно зарыдал и сдался без боя: Лиза вышла в свет на развороте. А замки на том портфеле редакция оплатила сама.

Перед Лизой робели и другие газетчики. Они знали: от ее таланта – не укрыться…

И все же, робея, в редакциях Лизу не ценили.

– Это все глубокомизмы! – говорили ей скептически.

– И очень хорошо, – реагировала Лиза незлобиво.

– Но это никакие не афоризмы! – внушали Лизе. – Вот когда ваши мелочи уйдут в народ и приживутся, – торжествуйте, Лиза, а пока…

Однако Лиза была непреклонна: цену себе – она знала!

Как-то на моих глазах Лиза отловила одного журналиста и, зажав в углу, стала допытываться:

– Ну и как вам мои афоризмы?

А журналист, видать, не шибко умный:

– Если честно, это просто ужас!

Но Лиза не унималась:

– А что вам понравилось больше всего?

У Лизы слух был абсолютный: она умела слышать только себя. Но из великих – кто не без причуд?!

Завистники и недоброжелатели одолевали Лизу Соркину и дальше. Обзывали: броненосец «Потемкин» в овечьей шкуре. И докатились до того, что придумали единицу измерения ее таланта.

– А ну? – спросила их ничего не подозревающая Лиза и открыто улыбнулась: а кому не приятно, ведь так же?

– Знаете, Лиза, есть один джоуль.

В предвкушенье:

– Знаю-знаю…

– А единица измерения частоты – один герц, в честь Генриха Герца.

– О да, я слышала, – польщенная, – про Герца. Ну и что же?

– А есть, Лиза, один сор. Вопросы есть?

Бедная Лиза сразу не поняла, а потом она не поняла опять же.

Но Лизу я по-прежнему ценил.

Впрочем, однажды я в ней чуть было не разочаровался.

А было так. Лиза мне часто звонила в любое время дня, пока не начала звонить в любое время ночи: как творческая единица, Лиза обострялась по ночам. И читала с выраженьем, и читала…