Под скорбной луной - Карен Одден

глубоко вдохнул, избавляясь от зародившегося в груди горячего стыда. Прикрыл глаза и услышал эхо гордого мальчишеского голоса Колина: «Видишь, Микки? Я тоже потерял пуговицу с рубахи!» Я тогда ответил: «Знаешь, нам обоим следует быть более внимательными. Бедной Элси теперь придется пришивать новые».

Открыв глаза, я бросил взгляд на зубчатую линию крыш за окном.

— Ма рассказывала ему, что заставило меня бежать?

— Конечно, нет, — горько усмехнулась девушка. — Брат не умел хранить секреты даже ради собственной безопасности. Он ведь болтал с кем угодно, мог, например, рассказать, где ма прячет дневную выручку. С него глаз нельзя было спускать.

Я вспомнил чистый, открытый взгляд Колина. Мальчишка настолько доверял людям, что без задней мысли общался с любым встреченным на улице незнакомцем. В то время я списывал его доверчивость на природное дружелюбие, но, вполне возможно, Колин и вправду желал чувствовать свою значимость.

— Да, я помню, Элси.

— О’Хаган не должен был услышать, что мы помогли тебе уйти, — продолжила она. — Он сразу решил бы, что мы знаем, где ты скрываешься. Колин тогда приставал к ма весь вечер, и она наконец сказала, что тебе просто надоело работать в порту. Куда ты ушел, она, мол, не знает, но наверняка ты пришлешь весточку после того, как устроишься.

— Что он ответил? — обернулся я к Элси.

Она глянула на меня с сожалением, словно решала, стоит ли рассказывать, но я не сводил с нее глаз.

— Ничего. Вообще ничего не сказал. Потом я слышала, как он плакал ночью в постели. И не один раз, Микки…

Значит, мы с ним оба чувствовали себя несчастными первое время после моего побега.

Мои мысли перенеслись в тот день, когда мы вновь увиделись с Колином. О’Хаган выяснил, что полицию на боксерский клуб навел не я, и заявил, что не будет меня преследовать, если мне вздумается вернуться. Я тогда сразу прибежал к Дойлам, и ма с Пэтом и Элси бросились меня обнимать прямо у порога. Колин же сидел на стуле у очага, выстругивая себе свисток или что-то в этом роде. Я вытащил из кармана полицейскую трещотку — думал, ему понравится. Мальчик взял ее, пару раз тряхнул и, поблагодарив, вернулся к своей поделке. Я взъерошил его волосы, полагая, что он просто увлекся. А на самом деле получается, что его деланое равнодушие было признаком глубокой обиды.

Я вспомнил вчерашний разговор с Колином. Похоже, мальчишка по-своему, окольными путями, намекал, что я уделял ему недостаточно внимания. Тут не поспоришь. Вот только какой период он имел в виду — свое детство? Или последнее время?

Вернувшись к столу, я поднял чашку. Чай уже остыл, но горький привкус во рту удалось заглушить.

— А ты что знала о моем уходе?

— Ну, я — другое дело. Я ведь была здесь, когда все случилось. Мы с ма стояли в лавочке за прилавком, а потом пришла миссис Мерфи с новостями.

Я смутно вспомнил тучную женщину с туго закрученным на затылке пучком темно-рыжих волос.

— Она сказала ма: «Мэри, в заведении О’Хагана вчера вечером прошла облава, и теперь его люди разыскивают Микки». — Элси нервно крутила завязку своего передника, пока не скатала ее в тугой клубок. — Я-то была еще маленькой, а ма тут же поняла, что это значит. Она побледнела, испугалась, и до меня дошло: случилось что-то очень плохое. Но ты ее знаешь. Ма быстро приняла решение — попросила миссис Мерфи присмотреть за лавкой, а сама полезла в кассу, достала деньги и на секунду замерла. Наверное, опечалилась, что там не слишком много.

У меня в горле встал комок, и я, дважды сглотнув, выдавил:

— Там было достаточно. Более чем достаточно…

— Ну вот, она схватила меня за руку и потащила наверх. Сказала собрать твои вещи и сложить их в мешок, который лежал у нее под кроватью. Я быстро содрала твою одежду с крючков и свернула ее аккуратно, как могла. Еще помню, как подумала: хорошо, что сегодня понедельник — все еще чистое после субботней стирки. Вытащила твой нож из-за сундука и бросила его на дно мешка. Ма тем временем завернула тебе еду и положила ее сверху.

Я мысленно представил себе эту сцену: ма Дойл проворно режет сыр и хлеб длинным ножом и заклинает Элси поторапливаться.

— Я спросила, все ли с тобой будет нормально, и она замерла вот здесь. — Элси указала на конец стола. — Приложила руки к животу, будто вдруг почувствовала себя плохо. «Господь защитит Микки, — сказала она, — но мы тоже должны ему помочь».

Элси криво улыбнулась, от чего у нее на щеках образовались ямочки.

— Не знаю, кому ма собиралась помочь — тебе или Господу, но, похоже, до нее дошло, что мне обязательно нужно объяснить, в чем тут дело. Я ведь могла к кому-нибудь пристать с расспросами, если она промолчала бы. Она спросила, помню ли я, как ты рассказывал про О’Хагана. Я ответила, что да, помню. Ма прошептала, что тот хотел заставить тебя делать очень плохие вещи, а ты отказался. Тогда О’Хаган разозлился, поэтому тебе и приходится бежать. Конечно, это была лишь часть правды, но мне этого вполне хватило.

В глазах Элси заплескалась печаль.

— Я знала, что ты боксировал в его клубе, и думала, что вы друзья, но ма сказала: «О’Хаган ни с кем не дружит. Он — настоящая змея». Посмотрев ей в лицо, я поняла, что тебя убьют, если ты не скроешься.

Она тяжело вздохнула.

— Потом она взяла меня за плечи, глянула мне в глаза и заявила, что ты не хочешь нас покидать, но такова судьба. На время тебе придется уйти, и нам не следует из-за этого грустить и не нужно на тебя злиться. А еще никому нельзя рассказывать, что мы слышали про облаву и помогли тебе убежать. Особенно Колину. — Элси перевела взгляд на шкаф у плиты. — Ма нашла пару старых папиных ботинок, сказала, что они придутся тебе как раз впору, а у моих братьев нога меньше.

Я вспомнил эти ботинки. Коричневые, с хорошей толстой подошвой. Мне еще тогда подумалось — откуда они вдруг взялись? Я давно о них забыл. Ботинки сто лет как пришли в негодность — сначала появились дырки на подошвах, а потом, когда они стали тесны, разошлись швы.

— Она дала мне деньги, которые на самом деле не могла себе позволить отдать, — пробормотал я.

— Ага, и еще забрала у меня семь пенсов, которые я заработала вышивкой, — улыбнулась Элси. — Можешь теперь меня поблагодарить.

Она шутила, но в глазах