7 способов соврать - Райли Редгейт

– Это имеет значение? – уточняю я.

– Ха, интересный вопрос. – Гарсия прислоняет к плечу свою указку. – Имеет ли значение символизм?

Он надолго умолкает, словно решает для себя, важно ли то, что его работа – ложь от начала до конца.

– Скажем так, – наконец произносит Гарсия. – Разгадывая символы, мы выступаем в роли Бога. Благодаря символизму мы представляем не просто действия и события, а видим более широкую картину. Любая история, если оценивать ее через призму символики, приобретает четкую структуру и выразительность. Символизм привносит порядок, которого мы не наблюдаем в хаосе реального мира. Что касается «Бури», символизм особенно важен в случае Просперо, которого часто называют… – Гарсия пишет на доске почерком, похожим на шрифт «таймс нью роман», – зеркалом Шекспира. Просперо автор, по сути, беззастенчиво наделяет собственным голосом.

Он кладет мел и старательно отряхивает с пиджака белую пыль.

– Итак, давайте вернемся к странице тридцать шесть в тексте…

Я снова принимаюсь писать на парте.

Когда звенит звонок, Гарсия обращается ко мне:

– Кэт, можно тебя на секунду?

Мои одноклассники со смехом перешептываются, направляясь к выходу. Игнорируя их, я проталкиваюсь к учительскому столу.

– Что?

– Какой у тебя следующий урок? – спрашивает Гарсия, усаживаясь за стол.

– Никакого. Свободное время.

– Прекрасно. Замечательно. Не хочешь присесть?

– Не… особенно… – Я смотрю на дверь, которую с щелчком закрывает за собой последний из покинувших класс.

– Располагайся, – говорит Гарсия. – Я хотел узнать, у тебя все нормально?

– А почему у меня что-то должно быть ненормально?

Он пожимает плечами:

– Да мало ли почему. У тебя проблемы личного характера, и с одноклассниками ты не ладишь. Возможно, поэтому ты вот уже три недели не сдаешь домашние эссе.

А-а-а, вот в чем дело. Мог бы прямо так и сказать.

– Значит, я попала в отстающие? – констатирую я. – Что от меня требуется?

– Ну, во-первых, начни регулярно посещать занятия, – отвечает он.

Меня удивляет, что Гарсия не поднял этот вопрос. Сам он исключительно требователен к себе – всегда говорит, что обязан провести урок, даже если пришел один человек. Вообще-то, его фанатизм абсурден. Он болел половину сентября, но ни разу не пропустил свой урок. Хотя, отдаю ему должное, он никого не заразил. Возможно, потому, что у него на столе, как у гермофоба[45], стоит двенадцать разных бутылочек с дезинфицирующими средствами для рук.

Гарсия выдвигает один из ящиков, перебирает папки, промаркированные цветными полосками, и вытаскивает из одной какой-то листок.

– Это компенсационное задание, – говорит он, вручая мне листок. – Сочинение по «Буре». Напишешь и вместо последних двух нулей получишь по пятьдесят баллов. На пятерку не выйдешь, но уже будет легче.

Я убираю задание в рюкзак, скептически глядя на Гарсию. Он наверняка знает, что эту пьесу я не читала. Не идеалист же он.

Гарсия молчит, и я, решив, что разговор окончен, собираюсь уходить.

– Кэт, подожди.

Я останавливаюсь:

– Что?

– Я ведь не из праздного любопытства поинтересовался, все ли у тебя хорошо. – Он складывает на груди руки. – Дело не только в твоей успеваемости по английскому и литературе. Сейчас еще начало ноября, курс рассчитан на год. К маю ты выправишь положение с оценками. Я в этом не сомневаюсь.

У вас выправишь, хочу огрызнуться я. Последняя моя работа, которую он проверял, выглядела так, будто ее искупали в красных чернилах.

– Я серьезно говорю, – добавляет Гарсия. – У нас еще будет много проверочных тестов. Готовься к ним основательно, напиши это сочинение, и все будет прекрасно. Меня беспокоит другое.

– Что же?

– Ко всему прочему – помимо твоих пропусков и нежелания работать на уроках – я давно не видел, чтобы ты улыбалась, смеялась или с кем-то общалась. Ни здесь, ни на репетициях.

От его упрека я встрепенулась.

– М-м, вы ведете счет моим улыбкам? – съязвила я, сознавая, что грублю. – Какая разница, улыбаюсь я или нет? Я что, обязана быть счастливой?

– Нет, конечно. Но если я как-то могу помочь…

– Не надо, прошу вас. – Я в раздражении всплескиваю руками. Рюкзак сползает с плеча на пол. – Почему каждый считает своим долгом дать мне оценку?

Густые брови Гарсии взметнулись вверх. У меня стучит в голове. В классе тишина.

И тут до меня доходит: я только что наорала на учителя. Эхо моего голоса затихает, инстинкт подсказывает, что нужно бежать, но ноги будто свинцом налились, приросли к полу.

– Простите, – хрипло извиняюсь я. – Мне не следовало…

Гарсия вскидывает руку, воцаряется безмолвие, затем дезинфицирует их специальным средством, смывая с ладоней мел.

– Ты позволишь сказать кое-что?

– Как вам будет угодно, – бурчу я.

– Тебе сколько – шестнадцать?

– Семнадцать.

– Семнадцать. Хорошо. – Он кивает на парту в переднем ряду. – Не желаешь присесть?

Я сажусь, глядя на свои руки. Они бело-зеленые в свете флуоресцентных ламп.

Гарсия снимает очки и потирает переносицу.

– Послушай, Кэт… Я не утверждаю, что это твой случай, но когда я был в твоем возрасте, мне казалось, что я зашел в тупик, из которого нет выхода. Я готов был на все. Уехать, сбежать, жить в одиночестве.

То, что он описывал, было мне знакомо, и это странно, поскольку у меня и мысли не возникало уехать из Паломы. Нужно слишком много жизненных сил, чтобы мечтать о чем-то подобном и думать о невообразимо далеком будущем.

– Скоро ты получишь аттестат, – продолжает Гарсия. – До окончания школы осталось меньше двух лет. Между тем… я не требую, чтобы ты ходила с высоко поднятой головой и улыбалась. Просто хочу донести до тебя, что впереди тебя ждут миллионы возможностей. Почему бы тебе уже сейчас не задуматься о том, каким путем ты пойдешь?

У меня дрожат губы.

– По-вашему, я способна сосредоточиться на чем-то столь запредельно далеком? – в отчаянии спрашиваю я. – У меня едва хватает сил продержаться еще один день.

– Так и живи одним днем, – советует он. – Это все, что тебе нужно. Просыпаешься утром и говоришь себе: еще один день. И так каждое утро. Еще один день. Эти прожитые тобой дни-одиночки будут складываться в месяцы, годы, и ты ахнуть не успеешь, как начнешь знакомиться с замечательными людьми и находить миллионы скрытых возможностей. Так что живи по одному дню зараз.