7 способов соврать - Райли Редгейт

– Оливия! – И мысленно чертыхаюсь, потому что она наверняка спросит, что я собирался вчера ей сказать, а я сейчас не в состоянии вести столь важные разговоры.

– Мэтт, – произносит она.

– Эй, привет.

Мы долго смотрим друг на друга. Мой взгляд скользит по россыпи веснушек на ее щеках прямо под глазами, по упрямо заостренному подбородку. Ветер взметает ей волосы так, что они закрывают лицо. Она убирает непослушные пряди за уши – ногти ее покрашены ярким золотым лаком.

– М-м… – мычу я.

– Вчера… ты… – начинает она.

– Мы с Берком курим под трибунами, – перебиваю я ее, выпаливая первое, что приходит на ум. – Присоединишься?

– Я не курю, – отказывается она. – Но за приглашение спасибо.

– Ну да, конечно, ты не куришь.

– Вы не боитесь, что вас там поймают?

– Не-а. В той стороне город-призрак. Мне вообще никто на глаза не попадался, кроме Лукаса и его бойфренда, или кто он там еще.

И в ту же секунду, как эти слова слетают с моих уст, я цепенею: ведь Лукас недвусмысленно попросил меня, чтобы я его не выдавал.

Боже, какое у Оливии стало лицо. Ее глаза – две яркие океанические вселенные – округляются от изумления.

– Что? – молвит она. – Его… его бойфренд?

– Нет, это… – начинаю оправдываться я.

– Господи…

– Нет, он просил меня молчать… не говори никому, Оливия, прошу тебя!

Она пятится от меня:

– Мне нужно найти Клэр.

Я окликаю ее, но она уже удаляется в сторону главного здания.

– Черт, – ругаюсь я, – черт, черт!

Я разворачиваюсь и иду назад к мобильным классам. Нужно же что-то делать. А что тут поделаешь? И почему я такой кретин?

Стыд тяжким грузом давит на грудь, как будто деформируя грудную клетку. Мне хочется съежиться, спрятаться от собственной паники, но я рывком вытаскиваю телефон и пишу Берку: Чел, я тут такого натворил, такого.

Он, как всегда, быстро отвечает: Серьезно?

Да. Кажется, случайно заложил кое-кого, вытащил чужой скелет из шкафа.

????? Зачем……….?

Случайно!

На этот раз ответ у Берка занимает больше времени.

Тогда скажи, что это ты, они должны знать, что это твоя вина. Ну ты даешь, Мэтт. Тебя одного на пять минут оставить нельзя.

Я же объяснил: случайно вышло. К тому же я под сильным кайфом.

Чувак, это не оправдание. Последнюю работу по математике я тоже писал под кайфом, но все решил. Так что не фиг ссылаться на кайф.

Извини.

Братан, не надо передо мной извиняться! Думаешь, я скажу «ничего страшного»?

Я убираю телефон и возвращаюсь к белым домикам.

У подножия холма вижу, что Валентина там уже нет, а Лукас запихивает коробку от съеденного обеда в забитую мусором урну. При моем приближении лицо его озаряется.

– Привет, Мэтт.

Я встречаюсь с ним взглядом и вздрагиваю.

– Привет, Лукас.

Мне не хочется признаваться в содеянном, но я, решительно складывая на груди руки, ругаю себя: Ты трус, Мэтт. И, набрав полные легкие воздуха, говорю:

– Послушай, чувак, я должен кое-что тебе сказать.

– Конечно. В чем дело?

– Понимаешь, я… э-э-э… лопухнулся. Болтал с одним человеком и… брякнул, что ты… что ты не натурал.

Лукас сконфужен, и его смятение отдается болью в моей груди, которую и так распирает от чувства вины. Потом неугасимая улыбка сползает с его лица, стекает, как вода по холму, а без нее он совсем другой человек: нет изогнутых складочек на щеках, карие глаза серьезны, взгляд потухший.

– Зачем ты это сделал? – тихо спрашивает Лукас.

И я вдруг понимаю, что тягу к марихуане как рукой сняло: не хочу я случайно, необдуманным словом разрушить еще чью-то жизнь. Все оправдания разом испарились, и на ум приходит только одно:

– Не знаю, старик. Просто увидел тебя с Валентином, только об этом и думал, вот и…

– Ты видел меня с Валентином? – хмурится Лукас. – Что ты имеешь в виду?

– Разве вы… то есть вы?..

– Конечно, нет, – отвечает он. – Черт. Ты упомянул что-нибудь про Валентина?

– Нет.

– Слава богу. Ему бы не понравилось.

Лукас молчит. Я вижу, что он силится улыбнуться, его губы дергаются, но напрасно.

– И что мне теперь делать? – спрашивает он.

Совсем поникнув, я туго соображаю.

– Пусть только попробуют тебе что-то сказать, – заявляю я, – я дух из них выбью.

– Спасибо, конечно, но придуркам я и сам в состоянии дать по мордам.

– Ладно. М-м-м, я… я попросил Оливию, чтобы она никому не говорила.

– Оливию Скотт? – уточняет Лукас.

Я киваю, и Лукас окончательно теряет самообладание – глаза вытаращены, губы трясутся.

– Она скажет Клэр, – наконец роняет он и, не дожидаясь моего ответа, бросает: – Пока.

И идет прочь, крепко сжимая лямку рюкзака, так что костяшки пальцев белеют. А я смотрю ему вслед, мучимый неутешительной мыслью, что одной неосторожной фразой – да, прямо так – я, возможно, сломал Лукасу жизнь.

В пятницу на перемене между шестым и седьмым уроками, – когда в воздухе уже носится ощутимый запах свободы предстоящих выходных, – в коридоре меня находит Оливия. Она отводит меня в угол и рассказывает про Лукаса, причем так осторожно, будто сообщает о его смерти.

На мгновение я впадаю в ступор, не зная, что делать. Первая реакция – громко прокричать эту новость на весь белый свет. Ведь Лукас утаивал от меня столь важную информацию на протяжении всех тринадцати месяцев, которые мы встречались, и еще полгода после, а значит, он не заслуживает того, чтобы его секрет хранили.

К горлу, словно желчь, подступает паника.

– Мне нужно идти, – выдавливаю я из себя и направляюсь прямо в уборную.

– Клэр, – окликает меня Оливия, но я не оборачиваюсь.

Я никогда не пропускаю занятий. Уроки прогуливают курильщики и двоечники. Но вот половина седьмого урока уже позади, а я все еще в уборной, стою, прижимаясь лбом к зеркалу.

Кусаю заусенцы. Средний палец уже кровит. Что же это за парень? Он когда-нибудь смотрел в зеркало, терзаемый желанием понять, что с ним не так? Мучился месяцами, пытаясь придумать, как преобразиться в человека, достойного внимания другого?