Я ем тишину ложками - Майкл Финкель

И я уезжаю.

Проехав с милю, я глушу двигатель. Крис только что рассказал мне, что собирается убить себя. У меня был детальный план этого самоубийства. И что мне теперь со всем этим делать? Держать в тайне? Звонить в полицию, его семье, офицеру, который ведет его дело? Есть ли у меня ответственность перед законом? Моральная ответственность? В панике я поехал в отель и позвонил за консультацией нескольким знакомым врачам.

С точки зрения закона все было ясно. Если человек говорит, что собирается убить себя через шесть месяцев, это не считается немедленной угрозой жизни. И неважно, что Найт считает месяцы, как дерево, и его полгода – это не наши полгода. Я могу отвезти его в полицейский участок или в больницу, но никто не будет его держать там против воли.

С моральной точки зрения все гораздо сложнее. Я считал, что Крис говорил серьезно. Катрин Бенош, клинический психолог с частной практикой из Чикаго, со мной согласилась: «Вполне вероятно, эта история действительно закончится самоубийством». Томас Фрейзер из Кливлендского центра аутизма подтвердил это: «Он очень подвержен риску суицида». Питер Дери, клинический психолог из Нью-Йорка, сказал: «Я бы беспокоился на его счет».

Я думаю о нем всю ночь и почти не сплю. С утра решаю вернуться к нему домой и еще раз поговорить с ним лично. Мы обсудим это, думаю я, словно настоящие друзья. Я несусь по сельским дорогам к Альбиону и перед его домом, поравнявшись с участком его брата, вижу, что дверь гаража открыта, и внутри сидит человек, склонившись над двигателем. Худой, в очках, в джинсах, в бейсболке. Крис. Я торможу. Человек в гараже поворачивается ко мне.

Это не он. Это Дэниэл. Мы видим и узнаем друг друга. Я останавливаюсь на обочине, достаточно близко, чтобы заговорить, и понимаю, что выбора, кроме как открыть дверь и поздороваться, у меня нет. Я берусь за ручку двери и вдруг замечаю, что выше по улице кто-то активно машет мне рукой. На этот раз это Крис. Я отъезжаю от Дэниэла, так и не сказав ни слова, и паркуюсь у желтого гаража, как и накануне.

Крис подбегает к моей машине и знаками просит открыть окно. Я не стал этого делать, а открыл дверь и вышел. Он очень возбужден – видел, как я остановился возле Дэниэла, и все повторяет: «Что же вы наделали!» Лицо Найта снова превратилось в ничего не выражающую маску. Поверить невозможно, что только вчера он так охотно поверял мне свои мысли и чувства, а сегодня вновь непрошибаем, как кремень. Я объяснил, что испугался его вчерашних слов о Лесной Даме. «Я просто обдумывал идею», – сказал он сердито. Стало ясно, что он снова хочет от меня избавиться.

«Поезжайте назад в Монтану. Детям нужен отец. Оставьте меня уже в покое. Немедленно!» И Крис ушел в дом, не проронив больше ни слова. Во второй раз за два дня, ужасно расстроенный, я вернулся в отель.

На этот раз я уже звонил агентам по недвижимости. Неправильно это – мужчине в его возрасте жить в детской. Маленький домик с одной спальней стоил шестнадцать с половиной тысяч долларов. Я не знал, примет ли Крис такой подарок, или согласится ли его терапевт, что это хорошая идея. Найту все еще нужны были деньги, чтобы расплатиться за повреждения во взломанных домиках и за похищенные продукты, а у него нет ни единого доллара. Все пожертвования в его адрес разошлись на возмещение причиненного им ущерба, и он еще остался должен.

Найт настойчиво просил меня не вмешиваться в его жизнь, поэтому я передумал покупать ему дом и полетел домой. Я написал ему письмо: «Мне невыносима мысль, что вы можете уйти на прогулку с Лесной Дамой». Каждый месяц я писал ему снова, всю весну, лето и осень. Ответа не было.

Затем наступил ноябрь – время, когда Крис обещал привести свою угрозу в исполнение. Я не мог больше сидеть сложа руки. Сел в самолет и отправился в Мэн, написав ему за десять дней до этого короткое письмо о том, что приеду. Жена позвонила мне во время пересадки в Нью-Йорке. От Найта пришла открытка. «Срочно – пожалуйста, оставьте меня в покое. Именно сейчас это очень важно, – зачитала она мне по телефону. – Проявите уважение, оставьте меня одного. Пожалуйста. Если вы появитесь здесь, я позвоню в полицию. Оставьте меня одного. Пожалуйста». Я вернулся назад, так и не увидевшись с ним.

Зима прошла, и я вновь попытался выяснить, что с Крисом. Все жители Северного пруда, с которыми я говорил, сказали, что последние два лета без отшельника были самыми прекрасными на их памяти. Люди стали оставлять домики незапертыми, как в прежние времена. «С отшельником покончено, – сказала Джоди Мошер-Таул, редактор новостного бюллетеня Северного пруда, выходившего дважды в год. – Все в прошлом. Никто больше не хочет даже слышать об отшельнике, потому что… Ну, потому что уже все, сколько же можно…»

Прокурор Малони ответила на мое письмо, что Найт продолжает являться в суд каждый понедельник и его дела идут просто фантастически хорошо. Ну что ж, по крайней мере, я хоть знал, что он жив.

В конце зимы Малони объявила, что Найт прошел реабилитационную программу и 23 марта 2015 года будет официально освобожден. Через два года после его ареста в лагере «Сосна». «Его заключительное выступление в суде прошло очень гладко, – рассказала судья Миллс. – Он ни разу не оступился и сделал все, о чем его просили». Найту назначили испытательный срок длиною в три года, во время которого ему запретили употреблять алкоголь или наркотики, а также обязали посещать регулярные консультации у психолога. Другие ограничения были сняты. «Мистер Найт, – сказала прокурор Малони, – теперь полноценный член нашего общества».

Найт на суде выглядел странно. Он был все так же худ и гладко выбрит, однако что-то в нем изменилось. Хоть он и не произнес благодарственную речь, его поведение казалось более покладистым. Линия челюсти вдруг показалась какой-то непривычно вялой. Надетый на нем синий свитер с V-образным вырезом поверх белой сорочки, застегнутой на все пуговицы, делал Найта похожим на воспитателя детского сада.

В одном из первых писем ко мне Найт написал о себе так: «готовый бороться, ругаться и драться», и затем прибавил, чтобы сохранить рифму: «готовый не ныть, стоять на своем и никогда не сдаваться». Даже когда он хотел убить себя, Крис был полон протеста.

Сейчас же, на суде, он выглядел сговорчивым. Возможно, он понял, что борьба против всех и вся делает жизнь невыносимо трудной. Увидел бесконечную глупость и пустоту нашего мира и решил, как и большинство из нас, попробовать стать к этому терпимым. Казалось, он все-таки сдался. Это было разумно, но все же разбивало мне сердце.

После итогового слушания я снова поехал на Северный пруд. Припарковал машину у дороги и направился сквозь едва тронутый снегом лес к лагерю Криса. Это была моя уже восьмая поездка туда. Я пять раз ночевал там во все времена года. Теперь я чувствовал, что лагерь, как и сам Найт, был выскоблен до мертвенной стерильности.

Мэнский департамент защиты окружающей среды недавно прислал команду служащих на вездеходе, и они убрали оставшийся мусор и пропановые баллоны, наследив за пару часов гораздо больше, чем Найт – за несколько десятилетий.