Талибан. Ислам, нефть и новая Большая игра в Центральной Азии - Ахмед Рашид

Сотни членов ССП проходили подготовку на тренировочной базе неподалеку от города Хост, созданной талибами и бин Ладеном. В 1998 году американцы обстреляли ее крылатыми ракетами. Тысячи членов ССП воевали на стороне Талибана.

ДУИ получила большие выгоды от своего покровительства талибам. Впервые она приобрела международный престиж и влияние как один из главных покровителей исламского радикализма. Ни пакистанское правительство, ни разведка, ни Саудовская Аравия, ни страны Персидского Залива не могли больше игнорировать ее. Базы в Афганистане, руководимые ранее Хекматьяром, были захвачены талибами и переданы фракциям ДУИ, в частности ССП, чтобы служить убежищем и местом для подготовки моджахедов из других стран. В 1996 году Талибан передал тренировочный лагерь «Аль-Бадр» неподалеку от города Хост на пакистано-афганской границе движению Харакат-уль-Ансар под руководством Фазлур Рахман Халила. Это еще одна группа, отколовшаяся от ДУИ и известная своей крайней воинственностью. Ее члены воевали в Афганистане, Кашмире, Чечне и Боснии.[117] Через два года лагерь был атакован американскими крылатыми ракетами.

Прочность связей между Талибаном и некоторыми из крайних пакистанских деобандистов обусловлена их общей идеологией. Некоторые руководители деобандистов по обе стороны границы происходят из пуштунского племени дуррани, живущих вокруг Кандагара и пакистанского Чамана. Традиция Деобанда не признает племенную и феодальную иерархию, откуда идет и недоверие талибов к вождям племен и кланов, которых они лишили всякого влияния. И тех, и других объединяет вражда к шиитам и Ирану. Сейчас пакистанские деобандисты желают совершить в Пакистане исламскую революцию в стиле Талибан.

Талибы явно отошли от деобандийской традиции учености и реформ, поскольку для них всякое сомнение есть грех, а любой спор — почти что ересь. Но, совершив это, они выдвинули новую, радикальную и угрожающую всем правительствам региона модель исламской революции. Хекматьяр и Масуд не противились модернизации. Талибан, напротив, решительно противится модернизации и не имеет ни малейшего желания понять или принять современные идеи прогресса и экономического развития.

Талибы плохо знают историю ислама и Афганистана, шариат и Коран, политические и идейные изменения в мусульманском мире на протяжении двадцатого века. Если исламский фундаментализм двадцатого века имеет долгую историю учености и полемики, талибы не имеют этой традиции и лишены этой перспективы. Талибан не создал никакой исламской программы или научного анализа исламской или афганской истории. Их знания о мире радикального ислама минимальны, а понимание собственной истории — еще меньше. Это порождает обскурантизм, не допускающий никакого спора даже со своими единоверцами.

Созданная талибами модель чистой исламской революции имела огромные последствия в Пакистане и, в меньшей степени, в республиках Средней Азии. Пакистан, уже будучи хрупким государством, переживающим кризис идентичности, развал экономики, страдающим из-за этнических и межобщинных противоречий и коррумпированной правящей элиты, которая неспособна нормально управлять страной, стоит сейчас перед призраком нового исламского наступления, руководимого не традиционными и привычными исламскими партиями, а новыми группами неоталибов.

К 1998 году пакистанские талибы запрещали смотреть телевизор и видео в городах пуштунского пояса, вводя шариатские казни наподобие побиения камнями и отрубания конечностей, пренебрегая светскими законами, убивали шиитов и заставляли людей, в особенности женщин, одеваться согласно предписаниям талибов и вести соответствующий образ жизни. Поддержка талибов больно ударила по самому Пакистану, хотя руководители страны старались не замечать этого и продолжали поддерживать Талибан. В Средней Азии, в особенности в Узбекистане и Таджикистане, полиция охотится за неоталибами в Ферганской долине.

Талибы явили мусульманскому миру и Западу новый тип исламского экстремизма, отвергающего любые компромиссы с умеренным исламом и с Западом. Отказ талибов пойти на соглашение с учреждениями ООН и странами-донорами или поступиться своими принципами в обмен на международное признание, отвержение ими мусульманских правящих элит за их продажность возбудили споры во всем мусульманском мире и вдохновили молодое поколение исламистов. Талибы произвели на свет новый исламский фундаментализм грядущего тысячелетия — бескомпромиссный и не признающий никакой другой политической системы, кроме своей собственной.

Единственным обстоятельством, могущим воодушевить простых афганцев и внушить им надежду на то, что талибы принесут с собой мир, был их обычай коллективного руководства и принятия решений по общему согласию, а не волей одного вождя. На Шуре талибов в Кандагаре утверждалось, что она следует раннеисламской модели достижения согласия среди правоверных путем дискуссии, для которой необходимо прислушиваться к народному мнению и быть ближе к народу. Идея Шуры во многом основывалась на пуштунской племенной джирге, или совете, на котором все вожди кланов решали важные вопросы жизни племени. Во время своих ранних приездов в Кандагар я был впечатлен тем, как командиры, муллы и простые бойцы спорили всю ночь напролет до тех пор, пока Мулла Омар не принимал решения.

Многие афганцы были вдохновлены тем, что сначала талибы не требовали власти для себя. Напротив, они утверждали, что их задача — восстановить законность и порядок, а затем — передать власть правительству «добрых мусульман». Но несмотря на это в период между 1994 годом и взятием Кабула в 1996 году процесс принятия решений внутри Талибана сильно изменился и стал жестко централизованным, секретным, авторитарным и недоступным для народа.

По мере того как Мулла Омар становился все более могущественным и замкнутым человеком, отказываясь путешествовать по стране и встречаться с подчиненными ему людьми, властная структура движения стала повторять все ошибки своих предшественников — моджахедов и коммунистов. Более того, после 1996 года талибы обнародовали свое желание править Афганистаном единолично, без участия других группировок. Они утверждали, что этническое разнообразие страны достаточно представлено внутри самого движения Талибан, и встали на путь полного завоевания страны, чтобы доказать это.

Надежды, возлагавшиеся на талибов, были прямым результатом разложения руководства моджахедов. Во времена джихада руководство моджахедов, расположенное в Пешаваре, пребывало в постоянной междоусобице фракций и лидеров. Партии удерживались от распада не организационной структурой, а волей харизматического вождя или военачальника. В ходе войны эти вожди попадали во все возрастающую зависимость от западных денег и оружия. Им приходилось буквально покупать лояльность своих полевых командиров и бойцов в самом Афганистане, постоянно конфликтуя друг с другом в Пешаваре.

Пакистан лишь подбрасывал дров в огонь раздора. Генерал Зия-уль-Хак командовал пакистанскими войсками в Иордании в 1970 году и помог королю Хуссейну разбить палестинцев. Он познал на собственном опыте ту угрозу, которую может представлять единое партизанское движение для государства, давшего ему убежище. Поддерживая раскол среди моджахедов и не давая им объединиться вокруг одного вождя, Зия-уль-Хак держал их руководителей в зависимости от щедрот Пакистана и Запада. Но когда в 1989 году советские войска ушли из Афганистана и Пакистану нужно было представить внятную политическую альтернативу коммунистическому режиму в Кабуле, равно как и в 1992 году, раскол между пешаварскими партиями был настолько глубоким, что преодолеть его не удавалось даже очень большими взятками. Этот раскол оказал сильное воздействие на политическое будущее Афганистана, исключив возможность создать правительство путем консенсуса.