Ярость - Уилбур Смит

Манфред молчал, пытаясь скрыть удивление. Это, пожалуй, последнее, о чем подумал бы он сам.

Наконец он сказал:

– Ja, почему бы и нет? У тебя должно получиться. – Он кивнул. – Это хороший выбор – жизнь, посвященная служению своей стране и Volk’у. – Чем больше он об этом думал, тем лучше понимал, что Лотар сделал самый верный выбор – и, конечно, то, что его отец – министр внутренних дел, нисколько не повредит карьере мальчика. Он надеялся, что мальчик задержится на этом поприще. – Ja, – повторил он. – Мне нравится.

– Папа, я хотел спросить… – начал Лотар, но конец удилища дернулся, подскочил и изогнулся; старая шляпа Манфреда выскользнула; со свистом начала разматываться катушка.

Отец и сын вскочили, и Манфред схватил тяжелый бамбуковый стержень и откинулся назад, чтобы крючок впился прочнее.

– Ну и чудовище! – крикнул он, чувствуя тяжесть рыбы; катушка продолжала разматываться, и Манфред, даже прижав леску рукой в кожаной рукавице к борту катушки, не мог помешать этому. Через несколько секунд от лески и рукавицы поднялся голубой дымок.

Когда казалось, что еще несколько оборотов – и леска сорвется с катушки, рыба остановилась; в двухстах ярдах от них в дымной серой воде она упрямо дергала крючок из стороны в сторону, и конец удилища бил Манфреда по животу.

Лотар пританцовывал рядом, выкрикивая слова одобрения и советы, а Манфред подтягивал рыбу, проворачивая катушку на несколько оборотов, пока та не оказалась почти смотана вновь. Он уже ожидал увидеть добычу, бьющуюся внизу меж скал, но рыба вдруг опять сильно рванула лесу, и снова пришлось тянуть изо всех сил.

Наконец они увидели ее, глубоко в воде под скалами: ее бока, когда на них падало солнце, блестели, как зеркало. Манфред потащил ее так, что удилище изогнулось, точно лук, и рыба тяжело начала приближаться, дергаясь туда-сюда в волнах прибоя, сверкая великолепными радужными оттенками розового и жемчужного, устало разевая большую пасть.

– Багор! – крикнул Манфред. – Давай, Лотти, быстрей!

Мальчик с багром в руках спрыгнул к самому краю воды и вонзил острие в бок рыбы возле головы, сразу под жабрами. Вода окрасилась розовой кровью, и Манфред отбросил удилище и прыгнул вниз, помочь Лотару с багром.

Вдвоем они вытащили из воды рыбу, бьющуюся и норовящую удрать.

– Да в ней не меньше ста фунтов! – возбужденно говорил Лотар. – Маме и девочкам придется до полуночи возиться с ней.

Лотар взял удочки и ящик с рыболовными снастями, а Манфред, продев рыбе в жабры веревку, перекинул добычу через плечо, и отец с сыном пошли обратно по изгибу белого берега. На скалах следующего мыса Манфред, чтобы передохнуть, на несколько минут опустил рыбу. Когда-то он был боксером, олимпийским чемпионом в полусреднем весе, но поправился, живот у него стал мягче и больше, появилась одышка.

«Слишком много времени провожу за письменным столом», – печально подумал он и присел на черный валун. Вытирая лицо, он огляделся.

Это место всегда радовало его. Его печалило, что дела оставляли чересчур мало времени приходить сюда. В давние студенческие дни он со своим другом Рольфом Стандером рыбачил и охотился на этом диком, нетронутом побережье. Эта земля сотни лет принадлежала семье Рольфа, и Рольф не уступил бы ни малейшего ее кусочка никому, кроме Манфреда.

В конце концов он продал Манфреду сто акров за один фунт.

– Не хочу наживаться на старых друзьях, – со смехом отверг он предложенную Манфредом тысячу. – Давай только запишем в договоре, что я имею преимущественное право выкупить ее обратно за ту же цену – в случае твоей смерти или если захочешь продать.

За мысом, где они сидели, стоял построенный Манфредом и Хайди, с оштукатуренными стенами, крытый тростником дом, – единственный признак присутствия человека. Летний домик самого Рольфа был за соседним мысом, но близко, туда легко было дойти пешком, и семьи могли встречаться во время отпуска.

С этим местом было связано много воспоминаний. Манфред посмотрел на море. Именно здесь поднялась на поверхность немецкая подводная лодка, которая привезла его на родину в начале войны. Рольф ждал на берегу и приплыл из темноты на лодке, чтобы перевезти на сушу Манфреда и его снаряжение. Какие это были безумные, полные острых ощущений дни – дни опасности и борьбы; они пытались поднять африкандерский Volk на восстание против прислужника англичан Яна Кристиана Сматса и объявить Южную Африку республикой под протекторатом нацистской Германии – и как же близки они были к успеху!

Вспоминая все это, Манфред улыбнулся, и глаза его блеснули. Вот бы рассказать об этом мальчику! Лотти понял бы. Как он ни молод, он понял бы мечту африкандеров о республике и гордился бы отцом. Однако рассказать нельзя будет никогда. Попытка Манфреда убить Яна Сматса и поднять восстание провалилась. Он вынужден был бежать из страны и остальные годы войны провести далеко от родины, а Рольф и другие патриоты были объявлены предателями и заключены в концентрационные лагеря, их унижали и поносили до самого конца войны.

Теперь все изменилось. Они стали хозяевами этой земли, хотя за пределами ближнего круга никто не знал, какую роль играл Манфред Деларей в те опасные годы. Они стали повелителями, и мечта о республике снова загорелась ярко, как пламя на алтаре африкандерских стремлений.

Мысли его прервал рев летевшего низко, над самыми головами, самолета, и Манфред посмотрел вверх. Стройная серебристо-голубая машина резко отвернула от берега к посадочной полосе за первой грядой холмов. Эту полосу построило Министерство общественных работ, когда Манфред стал министром. Ему необходимо было постоянно поддерживать тесный контакт со своим министерством, а с этой полосы военный самолет мог за несколько часов доставить его туда, где нуждались в его присутствии.

Манфред узнал самолет и понял, кто прилетел, но досадливо нахмурился, вставая и снова поднимая тяжелую рыбью тушу. Он ценил безлюдье этого места и яростно противился любым нежеланным вторжениям. Они с Лотаром двинулись последним долгим отрезком дороги к дому.

Хайди и девочки увидели их, побежали навстречу, к дюнам, окружили Манфреда, смеялись и поздравляли рыбаков. Он шел по мягкому песку, девочки за ним; рыбу повесили на стойку за кухней. Хайди пошла за фотоаппаратом, чтобы ее сфотографировать, а Манфред тем временем снял рубашку, перемазанную рыбьей кровью, встал под бак с дождевой водой и смыл кровь с рук и соль с лица.

Выпрямившись – вода лилась с его волос и текла по голой груди, – он неожиданно понял, что к ним нагрянул чужак.

– Принеси полотенце, Руда! – велел он, и старшая дочь побежала выполнять его приказ.

– Я вас не ждал, – сказал Манфред Шасе Кортни. – Я и моя семья предпочитаем быть здесь одни.

– Прошу прощения. Я знаю, что явился как незваный гость. – Обувь Шасы побелела от пыли. От полосы нужно было идти целую милю. – Но я уверен: после объяснений вы поймете, что мое дело срочное и конфиденциальное.