Флэшмен в большой игре - Джордж Макдональд Фрейзер

Я проворчал, что не обращаю внимания на сплетни в нужнике — особенно, если этот нужник — индусский, на что один из воинов постарше, Сардул, или кто-то другой, покачал головой и серьезно сказал:

— Это не сплетни из отхожего места, Маккарам-Хан, — вести пришли из арсенала Дум-Дум.

И я впервые услышал невероятную историю, в которую, как в откровение Господне, верил каждый сипай в Бенгальской армии — историю об уборщике из Дум-Дума, который как-то попросил у сипая высшей касты выпить воды из его чашки. Получив отказ, этот несчастный посоветовал сипаю не быть столь дьявольски заносчивым, так как сагибы хотят уничтожить все касты среди солдат, натирая патроны коровьим и свиным жиром.

— Так оно все и было, — уверенно закончил старый Сардул, а он был из тех старых солдат, к которым прислушивались, — тридцать лет выслуги, медаль за Аливал и чистейший послужной список, черт его побери. — Разве не поступили в арсенал новые мушкеты Энфилда? Разве не приготовлены для них патроны в смазке? Как же теперь нам придерживаться правил нашей веры?

— Говорят, джаванам[109]в Бенаресе разрешили самим смазывать патроны, — заметил Пир-Али, но на него зашикали. [XVI*]

— Так говорят! — воскликнул Рам Мангал. — Это вроде тех историй, которые сочиняют о том, что для смазки используют только бараний жир — но если бы это так и было, то зачем бы нужно было каждому готовить свою смазку? Все это ложь, так же как и Акт о вербовке, когда нам твердят, что он касается только снабжения и никого не заставят ехать на службу за море. Спросите в Девятнадцатом полку, не говорили ли офицеры, что солдатам придется служить в Бирме, если они станут отказываться от патронов в нечистой смазке! Но только они откажутся — вот тогда и посмотрим! — Он отчаянно взмахнул рукой. — Нечистая атта — еще одно звено этой цепи, подобно проповедям, которые бормочет эта старая сова Рейнольдс-сагиб про своего Иисуса и которые Кармик-аль-Исмит разрешает ему вести нам на горе. Он хочет опозорить нас!

— Это абсолютная правда, — мрачно подтвердил Сардул, — но я все же не поверил бы в это, если бы такой сагиб, как мой старый майор Макгрегор — не он ли в Кандагаре принял на себя пулю, предназначенную мне — посмотрел мне в глаза и сказал, что это — ложь. Жаль только, что Кармик-аль-Исмит не такой, и сегодня таких сагибов уже не осталось, — добавил старый солдат с горечью, — а сама армия — лишь жалкое подобие того, чем была когда-то. Знали бы вы сегодня, какие были офицеры — если бы видели Сэйл-сагиба или Ларринш-сагиба[110]или сагиба Коттона — вот это были люди! — (Поскольку Сардул служил в Афганистане, я ждал, что он назовет и имя Ифласс-ман сагиба, но он так и не сделал этого, старый ворчливый ублюдок.) — Они бы скорее умерли, чем покрыли бесчестьем своих сипаев; они называли нас своими детьми и мы были готовы идти за ними даже в преисподнюю! Но теперь, — тут он снова покачал головой, — все это кутч-сагибы, не пукка-сагибы, да и рядовые английские солдаты ничуть не лучше. В дни моей юности английский воин называл меня братом, протягивал мне руку, предлагал мне свою флягу с водой (конечно же, не понимая, что я не могу взять ее). А теперь эти ничтожные людишки плюют на нас, называют нас обезьянами и хубши, и рвут наши священные шнурки!

Большая часть всех этих разговоров была полной ерундой и я не сомневался, что тут не обошлось без провокаторов, разжигающих недовольство всеми этими бессмыслицами насчет смазки для патронов и нечистой пищи. Я чуть не сказал об этом вслух, но подумал, что будет неразумно привлекать к себе внимание — да и к тому же, по большей части, это не была столь уж горячая тема, чтобы воспринимать ее слишком серьезно. Я знал, что все солдаты уделяют крайне серьезное внимание своей религии — в особенности индусы — и предполагал, что если инциденты вроде этого, со священным шнурком, возмутят их, все старые обиды выплывут наружу — но вскоре буду забыты. Однако должен признаться, что то, что Сардул сказал про британских офицеров и солдат, напомнило мне о предчувствиях Николсона. С момента моей вербовки на службу я редко видел британских офицеров, кроме как на парадах. Похоже, они с полным спокойствием оставляли свои войска на джемадаров и прочих унтер-офицеров — конечно же, «Мусор Эддискомба» [XVII*] — и, несомненно, порядка в британских частях гарнизона Мирута было значительно меньше, чем, скажем, в Сорок четвертом полку, памятном мне по прежним афганским денькам или полку горцев Кэмпбелла.

Я получил явное доказательство этому день или два спустя, случайно столкнувшись на базаре с драгуном: этот грубиян пер напролом и наступил мне на ногу.

— С дороги, черномазый ублюдок! — заорал он, не видишь, что-ли, банчутс, что перед тобой сагиб?

Драгун замахнулся было на меня кулаком, но я просто положил руку на рукоять моего ножа и глянул исподлобья — и тот не решился ни на что большее. — Иисусе! — только и проговорил он и прибавил шагу.

Лишь отойдя на другой конец улицы, он отважился поднять камень и швырнуть им в меня — разбив какое-то блюдо на лотке неподалеку — и смылся.

«Я запомнил тебя, парень, — подумал я, — и настанет день, когда тебя схватят и наславу выпорют». (Что я и сделал, когда возникла возможность.) Я никогда еще не был так зол — этот негодяй, зачатый в помойной канаве Уайтчепела, посмел наступить мне на ногу! Стоит сказать, что если бы двумя месяцами раньше он сделал бы то же самое с каким-то туземным солдатом, я бы и глазом не моргнул — да и теперь, наверное, тоже: эти черномазые понимают только пинки. Но я — совсем другое дело и должен вам сказать, что чувствовал я себя после этого препаршиво, так как не мог отплатить этой свинье той же монетой. Так что старый Сардул во многом был прав. Британцы теперь не испытывали к туземным солдатам того уважения, как в мои юные годы; возможно, мы тоже раздавали черномазым затрещины и пинки (помню, я и сам это делал), но все же к сипаям относились получше, чем к остальным.

Сомневаюсь также, чтобы кто-нибудь из командующих прежних дней допустил что-либо вроде парадов с проповедями, на которые решился Кармайкл-Смит. Сначала я было не поверил казарменным сплетням, но уже в первое же воскресенье, этот англиканский факир с физиономией гробовщика, преподобный Рейнольдс, делал нам смотр на майдане и нам пришлось выслушивать в его исполнении притчу о блудном сыне — как вам это понравится? Рейнольдс читал нам ее по-английски из Библии, а риссалдар, ощетинившись бакенбардами, стоял рядом по стойке «смирно», в полном парадном мундире, и орал на весь плац свой собственный перевод:

— У заминдара[111]было два сына. Это был сумасшедший заминдар, поскольку он еще при своей жизни отдал младшему его часть наследства. Несомненно, ему пришлось занять для этого денег у ростовщика. Конечно, младший сын потратил все, кувыркаясь со шлюхами на базаре и без меры потребляя шераб.[112]А когда деньги закончились, он вернулся домой, а его отец выбежал встретить его, так как был очень рад — одному Богу известно, почему. И в глупости своей, этот сумасшедший отец убил свою единственную корову — он, очевидно, не был индусом — и они праздновали, поедая ее мясо. А старшему сыну, который был очень ответственным и оставался дома, стало завидно — не могу сказать, почему — разве что корова составляла его часть наследства? Но отец, который не любил старшего сына, отругал его. Эта история была рассказана Иисусом евреям, и если вы поверите в нее, то не попадете в рай, а вместо этого воссядете по правую руку английского лорда Бога-сагиба, который живет в Калькутте. И там вы будете играть на музыкальных инструментах по приказу Сиркара. Парад — р-разойдись!