Парень, который будет жить вечно - Фредерик Пол

Ибаррури нервно сказала:

— Отчасти именно это удерживает меня от посещения Ядра, Звездный Разум. Понимаете, я уже не молода и знаю, что если пробуду там несколько дней, почти все, кого я знаю, умрут к моему возвращению. Нет, не почти все, — поправилась она. — Каково соотношение? Сорок тысяч к одному? Так что неделя в Ядре — это почти тысяча лет дома. — Она повернулась к женщине-хичи. — Но если мы не можем отправиться туда сами, вы можете нас просветить, Звездный Разум. Не расскажете ли доктору Мойнлин, каково это — жить в ядре?

Я тоже хотела послушать. Я и раньше слышала об этом достаточно часто, но готова была слушать, пока Звездный Разум согласна рассказывать. А она говорила долго и охотно, потому что явно скучала по дому.

Какое значение может иметь, если я проведу неделю в Ядре? Или даже месяц или год? Конечно, я буду скучать по детям на острове, но о них позаботятся; позаботятся и обо всем остальном, что важно для меня. А во всей вселенной нет ни одного человека, который был бы для меня так важен, чтобы я через день по нему тосковала.

Я не удивилась, когда из воздуха послышался голос Гипатии.

— Мисс Мойнлин, — обратилась она ко мне — формально, из-за присутствия посторонних, — вас вызывают.

И на экране появилось лицо Билла Тарча.

По фону я поняла, что он на своем корабле. Выглядел он свежо, оживленно и улыбался.

— Можно подняться на борт, милая? — спросил он.

Это вызвало немедленную реакцию среди моих гостей.

— О, — сказала Ибаррури, совладав с собой. — Пора вернуться к работе, верно, Джун? — Голос ее звучал лукаво. Терпл просто встала, Звездный Разум последовала ее примеру.

— Вам не обязательно уходить, — сказала я.

— Придется, — ответила Терпл. — Хулия права. Спасибо за чай и… хм… все остальное.

И они ушли, оставив меня наедине с любовником.

VI

— Весь прошедший час он прихорашивался, — сообщила мне на ухо Гипатия. — Принял душ, побрился, переоделся. И надушился мускусным одеколоном, который, как ему кажется, тебе нравится.

— Он мне действительно нравится, — ответила я. — На нем. Я хочу тебя видеть, когда разговариваю с тобой.

Она послушно появилась — сидела на диване, откуда только что встала Ибаррури.

— Он выглядит так, словно готов лечь в постель, — заметила она. — Опять.

Я не стала выяснять, что значит это «опять». Это слово могло означать очень многое. Одна из досадных особенностей Гипатии, которые заставляют меня подумывать о перепрограммировании. Когда я выбрала для своего корабельного мозга личность Гипатии Александрийской, это казалось хорошей мыслью, но Гипатия восприняла ее слишком серьезно. Так бывает, если позволить себе чересчур мощный корабельный разум: он начинает играть самостоятельную роль. Прежде всего она заглянула в исторические архивы и создала себе облик, как можно более близкий к оригиналу — насколько я в состоянии вытерпеть, по ее мнению, — включая такие подробности, как то, что настоящая Гипатия очень привлекала мужчин.

— Хочешь, чтобы я ушла? — вежливо спросила она.

— Нет, — ответила я. — Оставайся.

— Умничка. Если спросишь мое мнение, сексуальные контакты слишком переоценивают.

— Это потому, что у тебя их никогда не было, — сказала я ей. — Я имею в виду не только тебя, но и ту полумифическую женщину, по которой я тебя смоделировала: она умерла девственницей и, говорят, показывала свою запачканную менструальной кровью одежду, чтобы отпугнуть ухажеров.

— Злобная выдумка, — невозмутимо сказала она. — Распространялась христианскими монахами из монастыря святого Кирилла, после того как они забили ее насмерть. Ну, вот он идет.

Я готова была биться об заклад, что первые слова из уст Билла Тарча будут «Наконец мы одни», вместе с широкой улыбкой и броском ко мне. И я почти выиграла. Он ничего не сказал, но развел руки и с улыбкой устремился ко мне.

И тут увидел сидящую на диване Гипатию.

— О! — сказал он, пытаясь остановиться: на его корабле явно не было искусственного тяготения. — Я думал, мы одни.

— Не сейчас, милый, — ответила я. — Но я рада тебя видеть.

— Я тоже. — Он на мгновение задумался, и я видела, как он мысленно переключает скорость: отлично, леди в данный момент не хочет того, чего хочу я; чем же нам заняться? Это одна из черт Билла Тарча, одновременно хороших и плохих. Он делает то, чего я хочу, без всякой чепухи насчет обнять-ее-и-унести-на-руках. С одной стороны, это означает, что он мил и чуток. Но с другой — если посмотреть на это с точки зрения Гипатии, — он бесхребетный негодяй, цепляющийся за женщину, которая приносит ему выгоду.

Пока я думала, с какой стороны на это посмотреть, Билл щелкнул пальцами.

— Знаю, — сказал он, и лицо его прояснилось. — Мне давно хочется взять у тебя настоящее интервью. Согласна? Гипатия, ты ведь сможешь записать?

Гипатия не ответила, только сердито взглянула на меня.

— Делай, что он говорит, — приказала я. Но Билл уже передумал.

— А может, и нет, — сказал он, легко примиряясь с мыслью, что Гипатия не исполняет его приказы. — Она все равно что-нибудь испортит, так что позову-ка я Дениз.

Дениз потребовалась всего минута, чтобы появиться вместе со своими камерами и всем прочим. Я постаралась держаться приветливо и дружелюбно.

— Можете закрепить их где угодно, — сказала я: при нормальном тяготении в моем корабле камеры никуда не уплывут. — К спинкам стульев? Конечно. Если немного помнут обшивку, Гипатия все поправит.

Я не смотрела на Гипатию, только знаком велела ей исчезнуть. Она сделала это без возражений.

Билл разместился рядом со мной и взял меня за руку. Я не стала ее отнимать. Дениз потребовалось какое-то время, чтобы разместить все камеры; Билл терпеливо смотрел, как она это делает, и не предлагал помочь. Когда она объявила, что все готово, интервью началось.

Это было типичное интервью Вильгельма Тарча, то есть говорил почти исключительно он сам. В одном долгом монологе без перерывов он, глядя в камеры, пересказал всю историю; мне нужно было только время от времени улыбаться. Затем он перешел к «Фениксу».

— Мы здесь для того, чтобы увидеть результаты гигантского взрыва, который произошел тысячу лет назад… В чем дело, Клара?

Он смотрел мне в лицо, и я знала, что он видит.

— Убери камеры, Билл. Факты нужно указывать точно. Все произошло не тысячу лет назад, а гораздо раньше.

Он терпеливо покачал головой.

— Для аудитории это достаточная точность, — объяснил он. — Я ведь здесь не астрономию преподаю. Звезда взорвалась в 1054 году, верно?

— Нет, в 1054 году китайские астрономы увидели, как она взорвалась. В том году свет сверхновой добрался до нас, но для этого ему потребовалось около пяти тысяч лет. Разве ты не готовился к передаче?