Банда возвращается - Андрей Воронин

Глушко оценил участливое отношение генерала и несколько успокоился:

– Коридор был совсем пустой. В холле стояли какие-то мужчины…

Щербаков заметно оживился:

– Сколько?

– Двое… – подследственный напряг память. – Да, пожалуй, двое…

Бондарович сделал отметку в блокноте:

– Как они выглядели?.. Я понимаю, что такие мелочи не всегда запомнишь; особенно, если только что встретил в курилке человека, с которым – «в контрах»… Но ведь сама обстановка – Кремль все-таки. Не думаю, что вы в Кремле частый гость…

Глушко пожал плечами:

– Пожилые, в хороших костюмах…

Щербаков зацепился:

– Опознать сможете?

– Вряд ли.

Генерал Щербаков перевернул очередной лист бумаги:

– На проходной кто-нибудь был?

– Да, человека три. Не помню в точности, они о чем-то разговаривали…

Но Щербакова интересовало другое:

– Они смогут подтвердить, что вы выходили в одно время с ними?

Глушко ответил как-то подавленно:

– Вряд ли…

Бондаровича озадачил такой ответ:

– Ну, почему, у вас характерная запоминающаяся внешность. Я бы непременно запомнил.

Глушко равнодушно пожал плечами:

– Тогда может быть. Хотя, насколько я помню, они на меня не смотрели прямо.

– Что ж из того! Чтобы узнать человека, не обязательно смотреть на него прямо. Бывает достаточно и так называемого бокового зрения…

Тут Щербаков заметил со вздохом:

– Если быть откровенным, это вряд ли вам поможет.

Подследственный насторожился, посмотрел на генерала вопросительно.

Щербаков продолжал:

– Дело в том, что по прикидке, – хотя следственный эксперимент еще не проводился, на все действия преступника потребовалось очень мало времени: минута-полторы-две. Это играет против вас, алиби обеспечить очень трудно.

– Понимаю, – Глушко явно был утомлен и, должно быть, воспринимал все, как в тумане.

Александр вспомнил:

– Что за ручку вы потеряли в Кремле?

Глушко вздрогнул:

– Я вообще не понимаю, при чем тут ручка. Мне и вчера с этой ручкой все мозги съели… Я не заходил в туалет, ручка лежала у меня в нагрудном кармане пиджака. Чушь какая-то!.. – подследственный отвернулся, желая хоть так успокоить нервы.

Но Бондарович проявил некоторую дотошность:

– Что она из себя представляла? Вы могли бы ее в двух словах описать?

Глушко уже справился с собой:

– Обычная, не очень дорогая ручка, – он на секунду прикрыл глаза. – Ручка с надписью «КАРЕ», – название моей студии, – шелкографией выполнена. Я как-то заказал таких пару десятков, сейчас модно. Некоторым сотрудникам раздавал – в качестве презента. Такие мелочи людям всегда приятны… Разве вам никто не дарил ручек?

Генерал Щербаков кивнул:

– Хорошо, оставим этот вопрос. В чем, скажите, кроется причина ваших разногласий со Смоленцевым? Вы же понимаете, тут усматривают мотив.

Глушко слегка покраснел – скорее от злости, чем от какой-то неловкости.

Генерал подтолкнул:

– Ну говорите же. Молчать не в ваших интересах.

– Он выставил меня с работы и поставил в трудное положение. У меня крупный правительственный заказ, а я работаю на дерьмовом оборудовании или плачу бешеные бабки за аренду хорошего.

Щербаков записал пару строк:

– Расскажите подробнее.

Но подследственный почему-то молчал.

Бондарович взялся помочь ему:

– Вы злоупотребили его доверием, как утверждают в «Молодежной»?

Глушко прямо-таки вспыхнул:

– Это они так считают…

Щербаков оторвался от своих записей:

– Хочу предупредить вас: когда мы будем проверять ваши показания, каждое слово неправды будет подрывать ваше положение, – он сделал значительную паузу. – Нас не интересуют, Глушко, ваши шалости с деньгами. Пусть ими занимается налоговая полиция. Здесь речь идет об обвинении в убийстве. Это посерьезней. Помогая нам, вы поможете себе…

Глушко уставился взглядом куда-то под потолок:

– Смоленцев обвинил меня в присвоении рекламных денег и еще в работе «налево» на оборудовании «Молодежки». Но это – фактически; если без эмоций…

Щербаков уточнил:

– Деньги наличные, конечно.

– Да. Но поймите, моя работа производится на очень дорогих машинах, и эти деньги я вкладывал в покупку высокопрофессиональных аппаратов. Все это делалось в общих интересах, а он обвинил меня в личных, корыстных… Это монтажное оборудование. Компьютерное и видео. Через безнал его брать очень невыгодно – налоги все съедают, да и дороже.

Бондарович кивнул:

– И на учет его надо ставить. Все тут понятно.

Глушко опять распалился:

– Он выставил меня за дверь, заявив, что я обкрадываю его. Выставил за дверь, как школьника. Понимаете? Разве не обидно?.. И крикнул мне вслед, что, пока я не рассчитаюсь, не получу свое оборудование, – в голосе Глушко зазвучали истерические нотки. – И я с трудом собрал собственное производство. В основном, на чужие деньги. Все-таки у меня есть имя, и платят за мою работу хорошо. Теперь я получил сложный госзаказ под выборы, а выполнять его не на чем… И потом… я здесь… не знаю, на сколько. Может, еще вообще не выпустят…

Щербаков перебил:

– В чем заключается заказ?

– Сложные видеоколлажи. Вы, наверное, видели по телевизору: много разных двигающихся изображений на экране, буквы, графика – все сразу. И музыка тоже… Очень мало у нас специалистов моего уровня.

Бондарович опять заметил, что Глушко отвлекается от темы:

– У вас были скандалы со Смоленцевым по этому поводу? Я имею в виду аппаратуру.

– Да, были…

Щербаков уточнил:

– С угрозами? С мордобоем?

Глушко взглянул на генерала исподлобья:

– Да, как я вам уже говорил, он однажды вытолкал меня из кабинета. После этого я с ним и не разговаривал. Старался даже обходить стороной. А угрозы… Ведь очень большое расстояние от угрозы до убийства.

Бондарович несогласно покачал головой:

– В последние годы все меньше и меньше.

Глушко невольно спрятал глаза:

– Вы, конечно, правы, но когда угрожают выбить долги или убить конкурента, то обращаются к профессионалам, а не убивают собственноручно в правительственном здании.