Все четыре стороны. Книга 2. Вокруг королевства и вдоль империи - Пол Теру

О холоде здесь никто и не упоминал. Да и с чего вдруг? Местные жители наслаждались морозами — на льду буквально пританцовывали, скользили по тротуарам. Однажды вечером я наблюдал, как дети в темноте сталкивали друг друга с ледяного карниза на замерзшую реку. (Жители вырубали отверстия во льду и доставали оттуда воду). Эти дети, весело играющие во мраке на убийственном морозе, напомнили мне пингвинов на ледяных полях долгой антарктической ночью.

В путешествиях мне часто снятся сны. Возможно, это одна из главных причин, толкающих меня в странствия. Наверно, незнакомые комнаты, странные шумы и запахи, подрагивание вагона на стыках рельсов, непривычная пища, дорожная нервотрепка — особенно страх смерти — и перепады температур — все это навевает сновидения.

В Лансяне морозы дарили мне длинные и изнурительные сны. Холод не позволял уснуть крепко — я лишь слегка погружался в забытье, точно рыба, дрейфующая по течению. В одном из лансянских снов я укрылся в каком-то доме в Сан-Франциско, а его осадили. Я выскочил на улицу, стреляя из автомата; на голове у меня были наушники. Вскочил в фуникулер, как раз проплывавший мимо, и был таков; на фуникулере, держась за поручень, ехал президент Рейган. Я стал расспрашивать, тяжело ли ему быть президентом. Он сказал: «Ужас». На середине нашего разговора я проснулся, чувствуя, что замерзаю вконец.

Потом я задремал снова. А проснулся оттого, что Тянь забарабанил в дверь.

— Мы едем в девственный лес, — объявил он. Мы проехали миль тридцать. С нами ехала госпожа Цзинь. Машину вел некий Ин. Дорога была очень узкая, обледеневшая, ухабистая, но по ней почти не ездили — лишь изредка встречались армейские грузовики. Мы приехали в место под названием «Прозрачный родник» («Цзин Юань»), где стоял одинокий домик, и дальше пошли пешком по лесу. Все было покрыто снегом, но не очень глубоким — примерно в фут толщиной. Деревья были огромные и росли очень тесно, скопом: исполинские толстенные стволы. Мы держались узкой тропки.

Я стал расспрашивать госпожу Цзинь о ее жизни. Общаться с ней было очень приятно: она была прямодушна и лишена жеманства. Она сказала, что ей тридцать два года, у нее есть маленькая дочь, муж служащий в государственном управлении. Эта семья из трех человек жила вместе с еще шестью родственниками в маленькой квартире в Лансяне: три комнаты на девятерых. Готовила на всех ее свекровь. Казалось бесчеловечным, что в краю, где столько пустых просторов, люди вынуждены ютиться друг у друга на головах. Но то была вполне обычная ситуация. Как бы то ни было, эта группа людей, живущих под одной крышей, была семьей. Мне часто приходило в голову, что именно древняя, возникшая в незапамятные времена, конфуцианская семья и удержала Китай от хаоса. Мао с семьей боролся. «Культурная революция» была целенаправленной атакой на институт семьи — детям приказывали доносить на своих собственных родителей-буржуев. Но атака захлебнулась. Семья выдержала испытания, и в результате реформ Дэн Сяопина появились семейные магазины и фермы.

Топая по сугробам через лес, я спросил моих спутников, можно ли где-то купить цитатник Мао — его «Избранные мысли».

— Я свой выбросил, — сказал Тянь. — Все это была большая ошибка.

— Я не согласна, — сказала мне госпожа Цзинь.

— Вы читаете мысли Мао? — спросил я.

— Иногда, — сказала она. — Мао сделал для Китая много ценного. Все его критикуют, но забывают о его мудрых словах.

— А какая мысль вам нравится больше всего? Какая мысль ассоциируется у вас с его мудростью?

— «Служи народу», — сказала госпожа Цзинь. — Я не могу вам ее процитировать целиком, она слишком длинная. Но она очень мудрая.

— А «Революция — это не званый ужин»? Можете ее спеть?

— О да, — сказала она и запела.

Мы продолжали шагать по лесу. Мелодия была далеко не задорная, но идеально подходила для быстрой ходьбы — сплошные ямбы: «Geming bushi gingke chifan…».

Параллельно я наблюдал за птицами. То было одно из немногих мест в Китае, где на деревьях густо сидели птицы. Они были крохотные, все время перепархивали с места на место, держались на самых верхушках. Правда, была одна загвоздка: чтобы пользоваться биноклем, приходилось снимать рукавицы — иначе на фокус не наведешь. Было тридцать градусов мороза, а значит, через несколько минут пальцы переставали слушаться. Но даже в столь лютый холод птицы пели, и весь лес дрожал от стука: работали дятлы.

— Господин Тянь, а вы что-нибудь можете спеть? — спросил я.

— Я не могу петь мысли Мао.

— Спойте что-нибудь другое. Тянь внезапно сорвал с себя вязаную шапку и завопил:

«О-о-о, Кэрол!

Тебя я не стою!

Не покидай меня,

Будь со мной вредной, будь со мной злою!»

Он пел этот старый рок-н-ролл Нила Сидэки с необычайным пылом и энергией, а потом заметил:

— Вот что мы пели в Харбинском университете, когда я там учился!

Когда я сошел с поезда в Даляне, мне улыбнулась молодая китаянка. Сразу было видно, что это очень современная девушка. Волосы завивает — прямо-таки шапка пружинистых кудряшек. Солнечные очки, зеленое пальто с меховым — кролик — воротником. Она сказала, что ей поручили меня встретить.

— Я мисс Тань, — представилась она. — Но, пожалуйста, зовите меня Cherry.

— Хорошо, Черри.

— Или Cherry Blossom[61].

Это словосочетание трудно было встроить в прозаичную бытовую фразу. «Скажите мне, Цветок Вишни, сколько стоит билет до Яньтая?». Но я как-то умудрялся называть ее так, а Цветок Вишни всегда отвечала мне без запинки, — как правило, что-нибудь наподобие: «Билет стоит вагон и маленькую тележку денег». Она питала слабость к ярким образным выражениям.

Цветок Вишни провела меня с платформы на улицу и на ступеньках даляньского вокзала спросила:

— Ну, что вы думаете о Даляне на данный момент?

— Я здесь всего семь минут, — сказал я.

— Когда весело, время летит стрелой! — заметила Цветок Вишни.

— Но раз уж вы спрашиваете, — продолжал я, — я восхищен тем, что вижу в Даляне. Люди трудолюбивы и счастливы, экономика бурно развивается, уровень жизни высочайший. Заметно, что настроение очень бодрое. Не сомневаюсь, это благодаря процветанию и свежему воздуху. В порту кипит работа, а рынки наверняка полны товаров. То, что я увидел к данному моменту, побуждает взглянуть на остальное.

— Это хорошо, — сказала Цветок Вишни.

— И еще кое-что, — сказал я. — Далянь похож на Южный Бостон. Это в Массачусетсе.

Тут я не слукавил. То был ветшающий портовый город с кирпичными постройками, широкими улицами, булыжными мостовыми и троллейбусами, а также всеми атрибутами гавани: складами, доками и кранами. Так и чудилось, что вот-вот свернешь за угол и окажешься перед каким-нибудь «Гриль-баром «Молли О'Келли». Погода тоже стояла бостонская: холодно, по небу стремительно летят облака, иногда проглядывает солнце. Архитектура была подходящая. В Даляне было много громадных кирпичных церквей, которые, вероятно, когда-то звались «Святой Пэт», «Святой Джо» или «Святой Рэй». Ныне в них размещались детские сады и ясли, а в одной — «Муниципальная библиотека г. Даляня». Но в город пришли реформы, а вместе с ними заведения типа «Хот брэд бейкери» и «Салон Хон Син (то есть «Красная звезда»): стрижки, перманент».