Лето: Секреты выживания растений и животных в сезон изобилия - Бернд Хайнрих

Сначала тушей покормились вскрывшие ее койоты, а потом на ней попировали несколько десятков воронов. Когда весной сошел снег, все еще оставалась пища для жуков и мух. Но через месяц вместо лося я увидел лишь кучу шерсти и костей. Гаички – да наверняка и другие птицы – прилетали собирать здесь шерсть для выстилки гнезд, а за несколько следующих лет кости постепенно сгрызли дикобразы, белки и мыши. Ничто не пропало зря.

Недавно я получил письмо от друга, бывшего студента из Калифорнии. Он написал:

Привет, Бернд!

У меня диагностировали серьезное заболевание, и я хочу отдать последние распоряжения на случай, если все кончится быстрее, чем я надеялся.

Я хочу «похороны Эбби»[20]. Зеленые похороны – да и вообще не похороны, потому что похороны придумали те, кто не до конца понимает, что такое смерть.

Как всякий толковый эколог, я смотрю на смерть как на переход в другие формы жизни. Смерть, помимо всего прочего, это чистое торжество обновления, и наша плоть – хозяин праздника. В дикой природе животное остается лежать там, где оно пало, и попадает в распоряжение падальщиков. В конце концов концентрированные питательные вещества из его тела рассеивают по округе мухи, жуки и прочие существа. Похороны же – это все равно что закупориться в норе. Лишить природу человеческих питательных веществ, с учетом населения в 6,5 млрд[21], – значит обречь Землю на голодание. Таковы последствия захоронений в гробах. Кремация тоже не годится: это выброс парниковых газов, да и сколько топлива нужно сжечь, чтобы три часа горело тело. В общем, может быть, придется организовать похороны на частной территории. Ты, наверно, уже догадываешься, к чему я клоню… Как ты смотришь на то, чтобы приютить в своем лагере старого друга? Сейчас я отлично себя чувствую, прямо как никогда. Но времени всегда меньше, чем кажется.

Билл

Для меня в его чувствах говорит та единственная религия, которую я готов признать с чистой совестью. И я ответил:

Мой старый друг, я отлично понимаю тебя. И как удивительно прочесть твое письмо как раз сейчас, когда я сам, найдя в лесу тушу индюка, размышлял и писал о тех же вещах. Тушу закопали в землю и переработали прекрасные жуки. Я поддался порыву их всех зарисовать, чтобы точнее ухватить суть происходящего, хотя, когда придет моя очередь, оставил бы искусство в пользу экологии. Никогда не думал о кремации с точки зрения расходования ископаемого топлива. Спасибо, что напомнил. Следует жить более этично по отношению к Земле, к Творению, и жаль, что сожжение на дровяном костре больше не практикуется. Гроб же для тебя, как и для нашего героя Эдварда Эбби, неприемлем, потому что в нем молекулы твоего тела оказались бы заточены как в клетке – а ведь они должны быть свободными, вечно переходить из одной структуры в другую и заново встраиваться в экосистемы Земли.

Я бы тоже не хотел фарса, разве что пришли бы те, кто пел когда-то Maine Stein Song[22] – пусть и пели они так, что хоть живых выноси.

Кажется, я также написал ему, что меня смущают практические аспекты его желания, в первую очередь потому, что перенаселение с рождения до могилы ставит под угрозу все наши свободы. В прошлом все было не так. Мой участок уже стал приютом для множества друзей, может быть, в том числе из людей. Как-то я нашел обработанный обломок кремня на пригорке у ручья, возле бобровой запруды, куда мы ходим купаться. Он обнаружился на голой земле, по которой я незадолго до того протащил бревно. Этот обломок попал сюда в то время, когда человек еще признавал себя частью природы. Он был одного племени с карибу и медведями. А что мы теперь?

Ни один охотник не ссорился с оленем из-за леса и с уткой из-за болот. Пропасть, которой в сознании человека «мы» отделены от «них», заодно духовно отсекла нас от собственной природы и происхождения, причем произошло это только в последнее время, в один из самых недавних моментов человеческой истории. Это случилось из-за сельского хозяйства, заборов, а теперь еще и технологического прогресса, который угрожает обрубить последнюю связующую нить. Мы отгородились от природы. Мы чертим границы и возводим барьеры. Вместо того чтобы пожинать мясо в огромных стадах бизонов в прериях, прерии мы уничтожаем, чтобы выращивать коров и кур в загонах исключительно на убой. Мы разрушаем прерии, пойменные леса и вообще все живое, чтобы растить кукурузу и сахарный тростник для заправки машин. А потом думаем, что отдали долг, объявив прерии и пойменные тропические леса священными и обнеся забором пару клочков земли. Мы высаживаем деревья рядами и устраиваем стерильные плантации, потому что нельзя забирать деревья из лесов – только лесов в результате становится все меньше, а плантаций и ферм – все больше. Гроб – последняя попытка человека отгородиться от природы.

Этика, как мне кажется, говорит нам не только как поступать с другими, но и как быть с другими. Осенью меня соединяет с природой олень, летом рыба и ягоды; и да, я собираю плоды с деревьев и поддерживаю красоту леса. Единственная религия, которую я готов признать с чистой совестью, растет вокруг земли, по которой мы ходим, поддерживает нашу физическую связь с ней и укрепляет наше благополучие. В основе этой религии – почтение и уважение к Творению, чьим бы вы его ни считали или ни хотели считать.

Как заключил мой друг из Калифорнии: «Отдать себя воронам, когда придет время, – вот высшее проявление религиозности для меня».

19 мая 2006 года. Яблони сегодня были в полном цвету, и краснозобые колибри, шмели и балтиморские иволги прилетали на цветки за нектаром. Мошка тоже была в ударе, пока светило солнце. Но это длилось недолго, а вскоре после заката разразилась гроза. Она прошла всего за полчаса, но фейерверк был что надо. По всему небу сверкали молнии, то и дело на секунду становилось светло как днем. Гремел гром. Земля дрожала, дом ходил ходуном. Затем, после небольшой паузы, сквозь деревья хлынул проливной дождь и застучал по крыше. Не представляю, как такое удается пережить птице. Как птенцы граклов на болоте не замерзают?

Лето – время жизни и смерти, а организмы в эту пору, взаимодействуя друг с другом, образуют единый оркестр. Но условия летом определяются двумя ключевыми переменными из внешней среды: температурой и влажностью. Одно влияет на другое. Грозы часто приходят издалека, откуда-то, где жара вызвала испарение и образовались тучи. Дождь начинается, когда облака охлаждаются ниже точки росы и вода конденсируется – переходит из газообразного состояния в жидкое, благодаря чему объем воздуха уменьшается и падает атмосферное давление. Перепад давления вызывает ветер, а тот перераспределяет влагу и заставляет температуру воздуха меняться по всему земному шару.