Кубок королевы Розамунды - Наталья Николаевна Александрова

делить все радости и невзгоды, пока что-то там нас не разлучит…

Она приехала в галерею, где ее уже дожидался англичанин — сухопарый долговязый тип лет шестидесяти, по любому поводу непрерывно улыбающийся, демонстрируя безупречные зубы. Он купил два пейзажа художника Василия Хомякова (холст, масло) и теперь дожидался документов для вывоза этих работ за границу.

— Эти картины напомнили мне мой родной Уэльс! — сообщил покупатель.

Марианна удивленно подняла брови: на одной картине Хомякова был изображен покосившийся домик на болоте, на другой — колхозная птицеферма советских времен. Но слово покупателя — закон. Уэльс так Уэльс, лишь бы деньги платил.

Марианна поздравила англичанина (или он валлиец?) с удачной покупкой, получила в ответ непременную улыбку и приготовила обязательный комплект документов.

Англичанин уже хотел уйти, и Марианна намеревалась отправиться по своим делам, но тут в галерею ворвался, как тропический шторм на коралловый остров, сам автор проданных картин.

Хомяков был здоровенный красномордый дядька с окладистой бородой, похожий на дрессированного медведя.

Ему кто-то сообщил о проданных картинах, и он примчался с авоськой, в которой бренчали несколько бутылок шампанского.

— Такое дело надо обмыть! — радостно гудел художник. — Отказ не принимается!

Он задержал уже уходившего англичанина, притащил девчонок, которые готовили в подсобке картины для следующей выставки, поймал за руку Марианну.

— Надо обмыть, — втолковывал он растерянному англичанину. — Русский обычай! Иначе и через границу не пропустят!

Марианна вздохнула: Хомяков был из тех, кому проще уступить, чем объяснить, что не хочешь. Она махнула девушке Люсе, которая была у них на подхвате, та принесла поднос с бокалами, оставшийся после вернисажа, Хомяков разлил шампанское по бокалам.

Тут же вокруг шампанского образовалась целая толпа. Все разобрали бокалы, и в это время в галерее появился еще один персонаж — Прохор Вареников, приятель Хомякова и тоже художник, такой же крупный и бородатый.

— Вась, мне тут сказали, что ты проставляешься! — радостно завопил тот с порога.

— Да, вот видишь, у меня иностранец картины купил. Вот этот, Джон! Так что есть повод выпить…

Хомяков завертел головой, но бокалов с шампанским не осталось.

— Возьмите мой! — Марианна протянула Вареникову свой бокал.

— А как же вы?

— Мне Люся сейчас еще принесет.

— Ну хорошо! За тебя, Вася! — Вареников, не дожидаясь остальных и не чокаясь, залпом опрокинул свой бокал и завертел головой в поисках бутылки.

Хомяков торопливо подлил приятелю, и тот снова поднял бокал:

— За искусство! Мир-дружба!

Он потянулся, чтобы чокнуться с англичанином, но на полпути замер, словно к чему-то прислушиваясь, покачнулся и выронил бокал. Он шагнул вперед, снова покачнулся, схватился за горло, захрипел и тяжело рухнул на пол.

— Господи, что с ним? — вскрикнула Марианна.

Хомяков опустился на колени рядом с приятелем, приподнял его голову и забормотал:

— Проша, ты чего? Ты мне праздник-то не порть! Давай, возьми себя в руки!

Сообразительная Люся уже звонила в «Скорую помощь», остальные бестолково суетились вокруг.

Вареников тяжело, хрипло дышал, ноги его то и дело дергались, глаза закатились.

— Что с ним случилось? — спросил Марианну испуганный англичанин. На этот раз он даже перестал улыбаться.

— Наверное, сердечный приступ…

— Какой приступ? — простонал расстроенный Хомяков. — Прошка здоровый, как лось!

— Все когда-то в первый раз случается… — прокомментировал кто-то из присутствующих.

К счастью, «Скорая» приехала очень быстро, к Вареникову подбежали двое крепких парней. Один из них осмотрел его, послушал пульс, заглянул в глаза и скомандовал:

— Таз принесите! И воды!

— Что с ним? Сердце? — спросила Марианна.

— Какое сердце! — отмахнулся медик.

Толковая Люся не стала задавать лишних вопросов, быстро принесла из подсобки тазик и большую бутылку воды. Врач сделал Вареникову промывание желудка, что-то вколол в вену.

Вареников задышал ровнее.

Врач поднялся и сказал:

— Жить будет, но сейчас увезем его в больницу.

— Я с ним! — вызвался Хомяков.

— Так все же, что с ним? — повторила вопрос Марианна.

— Отравление, — ответил медик. — Что он пил или ел?

— Вот это… шампанское… но его все пили…

Марианна огляделась.

После того, что случилось с Варениковым, все отставили свои бокалы, но некоторые успели выпить — кто половину, а кто и весь бокал. И все вроде бы чувствовали себя нормально.

— Какой яд, узнаем позднее, — проговорил врач, с напарником укладывая Вареникова на носилки. — Одно могу сказать — он мужчина крупный, большая масса тела. Наверное, это его и спасло. Доза яда была близка к летальной…

— А при чем тут его вес?

— Действие большинства ядов зависит от массы тела. Чем больше масса, тем больше яда нужно, чтобы убить человека.

Медики ушли с носилками, Хомяков, причитая, выбежал вслед за ними. Марианна принялась успокаивать англичанина.

Только когда он наконец уехал и она осталась одна, Марианна задумалась о том, что только что произошло.

Прохора Вареникова отравили, притом что все остальные живы и здоровы… но ведь это она отдала ему свой бокал! Значит, отравить хотели ее…

Больше того, врач сказал, что художник выжил только благодаря своей комплекции. Она, Марианна, весит вдвое меньше его…

Значит, если бы она выпила тот бокал, сейчас, скорее всего, она уже была бы мертва…

Марианна ощутила, как тревожно забилось ее сердце.

Кто мог желать ей смерти?

Или, если подойти с другой стороны, — кто мог отравить ее бокал?

Шампанское принес Хомяков, он же разливал его по бокалам. Но вино в бутылке не было отравлено — иначе плохо стало бы всем, кто его пил, а не только Вареникову…

И потом — уж у кого, но у Хомякова не было ни малейших причин ее убивать. А у кого они были, эти причины?

Прошло немало дней.

Экзарх Лонгин и его старый советник Нарцисс по обыкновению играли в шахматы.

Лонгин двинул вперед ладью (это была крепостная башня, искусно выточенная из черного дерева) и спросил:

— Как там та женщина, Розамунда?

Нарцисс задумался, потом переставил пешку (пехотинца, вооруженного коротким мечом), выдвинув ее из общего ряда, и наконец заговорил:

— Опрометчивый ход, ваша милость, весьма опрометчивый. Вы оставили короля без защиты, а король — важнейшая фигура, и притом очень уязвимая. Обратите внимание на этот фланг. Мои пешки наступают сомкнутым строем, и скоро вашему королю придется туго. Лангобарды угрожают нам и отсюда, с севера, из Фриульского герцогства, и с юга, из Беневента. В таком положении вашему королю долго не продержаться, если у него нет надежной поддержки…

— Ты говоришь о шахматах или о политике?

— Разве их можно разделить, ваша милость? Политика — это шахматы, а хороший шахматист всегда в большой степени политик.

— Но ты так и не ответил на мой