Плод чужого воображения - Инна Бачинская

– Руки не дошли, – сказал Монах. – Как вы догадались, что это я?

– Я вас видела, вы стояли в кустах, большой такой…

Монах хмыкнул:

– Это вы ее? Вы ушли следом.

Инесса не удивилась.

– Нет. Я бы не смогла. Но дала себе слово, при случае залепить ей по физии или вцепиться в патлы. И пусть бы только попыталась дать сдачи! Я бы ее… уничтожила! У меня масса больше. («Да уж, – подумал Монах. – Дорого бы я дал, чтобы увидеть эту картинку».) – Ударить смогла бы, а убить и тащить зачем-то в овраг… Ее ведь в овраге нашли? Это какую же силищу надо иметь!

Они молчали. Ночь становилась темнее. Инесса принесла из дому банку со свечкой. Вокруг них образовался шар подрагивающего света. Монах не сводил с нее взгляда. Сейчас она была другой – черные провалы глаз, глубокие трагические тени на лице…

– Вы должны быть ей благодарны, – вдруг сказал он. – Она освободила вас. Спустила с поводка. Не поздно начать все сначала. Пусть прошлое хоронит своих мертвецов.

– Думаете?

– Уверен. Это помилование.

– От кого?

– Не знаю. От кого-то или чего-то, отвечающего за миропорядок и правосудие. Оно, это нечто, взяло и послало ее.

– Вы верите, что оно есть?

Монах пожал плечами.

– Я верю, что случайности неслучайны. Не все, но многие. Докторова Мара, я уверен, тоже не случайна. Все имеет смысл, всюду знаки и тайны, которые можно разгадать, если хорошенько подумать. Вот и смотрите на все под этим углом.

Инесса опустила глаза, задумалась. Над банкой вились мелкие ночные бабочки.

– Удивительно, – сказала вдруг Инесса, и Монах вздрогнул. – Они же ночные, зачем им свет? Летят и сгорают.

– Вот вам еще одна тайна, – сказал Монах.

Инесса рассмеялась…

… Монах, стараясь не заскрипеть, осторожно поднялся по ступенькам на веранду. Окна в доме не светились. Он вздрогнул, услышав голос Доктора.

– Олег! Я думал, вы не вернетесь… – Владимир Семенович сидел в кресле в темноте. Монах рассмотрел на столе перед ним бутылку коньяку и бокал. – Хотите кушать? Я нажарил котлет и сварил картошку.

– Хочу! Я сам накрою, сидите, Владимир Семенович. Извините, что так поздно, – покаянно сказал Монах.

– Пустяки. Кстати, ваш друг, журналист, вернулся?

– Леша? Вернулся. Я позволил себе пригласить его к нам на ужин, не против? На завтра. Проведем выездное заседание Клуба здесь.

– Конечно! Буду рад. Я ведь каким-то образом неофит, имею право участвовать.

– Я сейчас, только душ приму. Весь в сметане.

– Она намазала вас сметаной? – Доктор рассмеялся.

– Доктор, кто такая Мара? – вспомнил Монах.

– Если бы я знал! – воскликнул Доктор. – Сестра-хозяйка считала… да и весь городок, что это ведьма, после смерти застрявшая между мирами – ни туда ни сюда. Ее звали Мара. Умерла сто лет назад, в Троицу, и с тех пор всякую Троицу в больнице умирал безнадежно больной. Она самолично приходила за ними, ее видели. Я тоже видел. Маленькая старушка в черном, с пучком зелени, непременно кот с ней. В коридоре больницы. Оглянулся, кто, думаю, такая, а ее и след простыл. И в ту же ночь у нас умерла бабушка девяноста лет. Накануне сказала мне, что устала и хочет уйти.

– То есть Мара – ангел смерти? Вы действительно ее видели?

– Видел… кажется. Правда, пребывая слегка на рауше – отмечали праздник, да от разбросанной в коридоре травы запах был одуряющий. Не знаю, то ли да, то ли нет. Есть многое на свете… сами знаете. – Он помолчал. – Так и живем в пограничье. Кто-то верит, кто-то нет. Между мирами, а узнать не дано…

– Какой воздух! Зелень! Настоящая деревня! – громогласно восхищался журналист Леша Добродеев, поднимаясь на веранду. – А мы, дураки, цепляемся за город, за пыль, за асфальт, за весь этот урбанистический ужас! Здравствуйте, Владимир Семенович! Много о вас слышал. Хорошего, разумеется. Славный домик! И огород! Восхитительно!

Доктор поднялся навстречу гостю. Они обменялись рукопожатиями.

– Рад, рад, – приговаривал Доктор. – Я тоже о вас наслышан, как же. Олег отзывается очень тепло, только и слышишь от него: мой друг Леша то, мой друг Леша се, и золотое перо, и ведущий спец, вся «Вечерняя лошадь» на нем. Читаю ваши материалы постоянно. А взять известность за рубежом! А мастер-класс для европейских коллег! Польщен знакомством, весьма.

– Ну что вы, Доктор! Поверьте, это я польщен и благодарен за приглашение! Когда Христофорыч сказал, что ужинаем у вас, я ему сразу ответил… – Добродеев запнулся, не придумав, что именно он ответил Монаху. – Одним словом, рад! Очень!

Монах стоял внизу, получая живейшее удовольствие от диалога и спрашивая себя, на сколько их хватит.

– Прошу сюда. – Доктор указал на кресло. – Здесь вам будет удобно.

Добродеев сел в предложенное кресло и снова восхитился видом на сад и огород.

– А у вас разве нет дачи? – спросил Доктор. – Я, например, только здесь и спасаюсь от города и жары. Вам с вашей бурной эмоциональной активностью необходимо расслабляться, и тут дача неоценима.

– Нет, – соврал Добродеев, так как постеснялся сказать, что не был на своей даче уже лет десять и вряд ли помнит, где она находится. – К сожалению.

– Прошу к столу, господа! – Монах положил конец светской беседе. – У нас напряженная программа, а потому не будем терять время. Леша, поможешь накрыть на стол. Доктор, отдыхайте, мы сами.

– Итак, – начал Монах, когда все расселись у накрытого стола и Добродеев в который раз уже восхитился фантастическим запахом зелени с огорода, – предлагаю выпить за нового члена Детективного клуба толстых и красивых любителей пива, нашего славного доктора Владимира Семеновича.

– Гип-гип ура! – воскликнул Добродеев. – За нового члена!

– Он, правда, не дотягивает до необходимых параметров и пьет в основном коньяк, но будучи замечательным человеком, вполне достоин стать членом Клуба.

Они выпили. Монах и Добродеев пиво, Доктор – коньяк.

– В курс никого вводить не нужно, а потому ад рем, Леша. Что удалось нарыть?

– Сначала по Дэну Рубану.

– Дэн Рубан? – переспросил Доктор. – Тот, что убил свою девушку и умер в тюрьме? Но… могу ли я спросить зачем? Какое отношение этот человек имеет к убийству Ирины? Тем более двадцать лет назад…

– Двадцать три, – сказал Добродеев.

– Понимаете, Доктор, при расследовании никогда заранее не знаешь, где что вылезет, – сказал Монах. – Мы не опера́, мы не блуждаем по проторенным дорожкам. Об этом человеке вспомнил Денис и удивился, что никто его не помнит… Удивился! И тут возникает вопрос: а почему он считал, что о Рубане должны помнить? Лично я не помню, хотя местный. И мы решили копнуть. На всякий случай.