Плод чужого воображения - Инна Бачинская

– Да ладно, ты все правильно сделал. – Монах отложил бутерброд, уставился на парня глаза в глаза, словно гипнотизируя. – Она была твоей матерью?

Тот опустил взгляд; молчал; смотрел в стол. Монах снова разлил, пододвинул ему рюмку.

– Пей! Все проходит… – повторил.

Парень выпил.

– Ешь! – Монах подтолкнул у нему тарелку с бутербродами. – Ты давно ел?

– Вчера. Не могу… Откуда вы знаете? – Он опьянел, плечи ссутулились, движения стали неверными.

– Догадался. К чужим на похороны не ходят. Расспросил Мастера о тебе, соседи кое-что подсказали…

– Они знают?

– Никто ничего не знает. Даже Мастер. Я догадался исключительно по косвенным уликам, так сказать. Как ты посмотрел на нее, когда она сказала, что не хочет детей, как отказывался сесть за стол. Мастер рассказал про твою мать, и я подумал, что родная не могла бы так… Одним словом, меня вдруг осенило: а что, если не родная? Я прав?

Гриша кивнул.

– А ты как узнал? Она оставила записку?

– И еще документы об усыновлении. Написала, что ненавидит меня, потому что я никому не нужен, даже родной матери, что пыталась полюбить, но не смогла, что я… Обозвала по-всякому. – Он замолчал; молчал и Монах. – Знаете, мне стало легче от ее письма…

– Не нужно было ее оплакивать, – сказал Монах.

– Да. И теперь я мог ее судить, она больше не была моей матерью. Поверите, я за всю жизнь ни разу ни одного грубого слова… Если бы не Петр Андреевич…

– Когда ты ее нашел? Ирину…

– Два года назад. Хотел поговорить, спросить об отце, но все как-то… не знаю.

– Боялся?

– Боялся. Никому не сказал, даже Лесе. Не знал, что делать, думал, может, не надо ворошить. Она же меня не ищет, вот и не надо. Иногда хотел подойти к ней… обругать, даже ударить! Выкинула как котенка… Я же человек! Господи, живой человек! Да я за своего Славика, сына… убить могу!

Молчаливый и бесстрастный обычно, он, торопясь и захлебываясь, выплескивал из глубин души и памяти мутный и страшный осадок. Монах остро взглядывал на него, пытаясь рассмотреть в худом и бледном лице Гриши черты Ирички, но, ничего путного не рассмотрев, разочарованный, отводил взгляд.

– А потом вдруг подумал, что она была тогда совсем молодой, глупой, куда ей ребенок… Может, обманули ее, бросили или чего похуже… – Гриша сжал кулаки. – Она не виновата! Оправдывал. Ходил следом, смотрел издали, даже гордился – красивая! Представлял, как она мучилась всю жизнь, искала меня, как обрадуется, когда я подойду и скажу: мама… Заплачет, обнимет… Узнал, что других детей у нее нет. А потом за столом услышал, как она говорит про пеленки, болячки, бессонные ночи, злобно, с усмешкой, и о том, что никогда не хотела детей, что свобода дороже. Я не мог там оставаться, сразу ушел. Я ненавидел ее! Она не помнила про меня! А теперь все время думаю о ней, вспоминаю, жалею… Пришел попрощаться, подумал, что никогда больше не увижу…

Они молчали.

– Извини, но я должен спросить, – начал Монах. – Ты ушел почти сразу, как она появилась у калитки…

– Как вы могли подумать! – Парень вскочил. – Это же моя мать! Настоящая! Я бы ее пальцем не тронул!

* * *

Лариса раскрыла пеструю пляжную сумку, достала коврик, разложила на песке. Сняла халатик, заколола на затылке волосы и пошла к воде. Река, спокойная неторопливая Белоуска, сверкала на солнце. Песок был еще прохладным. Она вошла в воду, поежилась и обхватила себя руками – вода в речке из-за источников была холодной даже в самый жаркий день. Постояла немного; решившись, бросилась в воду и поплыла по течению, стараясь держаться берега – пловчиха из нее была никудышная. Вдруг она почувствовала, что рядом кто-то есть. Ей почудилось что-то, посторонний звук, которого не было минуту назад, то ли всплеск, то ли дыхание человека. А может, это было то самое шестое или седьмое чувство, предупреждавшее об опасности. Она беспорядочно забила руками и оглянулась.

– Доброе утро, – сказал мужчина. – Раненько вы сегодня, пляж пустой…

Лариса не ответила, на лице ее отразился ужас, хотя в его словах не было ничего угрожающего, наоборот, он приветливо улыбался. Она торопливо поплыла к берегу. Мужчина, сделав пару мощных гребков, схватил ее за плечо. Лариса закричала и попыталась освободиться. Мужчина дернул ее к себе и сомкнул пальцы на ее шее. Лариса барахталась, задыхаясь, и пыталась разжать его пальцы. Мужчина толкнул ее под воду, с силой удерживая. Она пыталась оттолкнуться от дна и хваталась за него, но движения ее становились все слабее.

Стороннему наблюдателю могло бы показаться, что мужчина занят чем-то вроде водной гимнастики, но на пляже никого не было, он был пуст.

Через две или три минуты он отпихнул ее тело от себя, и оно безвольно поплыло вниз по течению…

Прекрасный летний день, солнце в зените; сверкающая ленивая Белоуска, небольшой песчаный пляж, окаймленный с двух сторон зарослями ивняка. Ни ветерка. Тишина, нарушаемая воплями мальчишек. Они спорят о чем-то, наперегонки мчатся к воде, поднимают фонтаны брызг, на спор переплывают на ту сторону. Изредка просыпаются потревоженные собакой гуси. Вожак, расставив крылья, наступает на пса и шипит, остальные сбиваются в кучу и возмущенно гогочут. Пес бросается наутек.

Оглушительный крик взлетает вверх, и на миг наступает тишина. Потом снова крики, мальчишки вылетают из воды, стоят, рассматривая что-то в воде. Бегут с пляжа звать взрослых…

…Майор Мельник со товарищи рассматривали вытащенную из воды женщину в голубом купальнике. Фотограф бегал вокруг, щелкая камерой.

– Гена, посмотри на берегу ее вещи, – приказал майор длинному тощему парню. – Сумку, одежду… И попроси сюда кого-нибудь из местных, пусть ее опознают.

Он кивнул на небольшую толпу неподалеку. Люди, прослышав о страшной находке, побросали огороды и рванули на пляж. Атмосфера накалялась; люди сдержанно гомонили, обсуждая, кто это может быть, – подойти ближе не решались. Вердикт гласил: убили! В Белоуске отродясь еще никто не утонул. До майора долетали отдельные слова, вроде: «куда милиция смотрит», «а ведь предупреждали!», «хотят, чтобы нас всех тут извели!» и многое другое, столь же нелестное.

Оперативник подошел к толпе, подобрав по дороге холщовую пляжную сумку, и попросил подойти двоих для опознания.

– Я ее знаю, – сказала женщина. – Это Лариса, у них дом тут рядом. Горе-то какое! Такая хорошая женщина…

Она вызвалась показать нужный дом, и он, отдав майору сумку, ушел с ней. Второй понятой, мужчина, топтался на месте. Утонувшую женщину он не знал. Майор Мельник отпустил его, и он с облегчением вернулся к толпе. Его тут же обступили…

– Уберите людей! – приказал майор. – Лисица, что?

– Пока не знаю. Неясные следы на шее… рано еще. Точнее – потом.