Обретенная любовь - Гайя Алексия

слишком сильно забочусь о Тиге, стараясь не дать его демонам вырваться наружу в тот момент, когда он сконцентрирован на моих проблемах, нам нужно притормозить с отношениями. Даже если я пожалею об таком решении в тот самый момент, когда он узнает об этом.

Глава 23

Тиг

Когда я вхожу в камеру, старик уже там, сидит на унитазе с какой-то старой книгой. Слава богу, он до сих пор носит одежду. За моей спиной закрывается дверь, и клацает засов. Этот звук еще какое-то время резонирует в моей голове, словно еще раз подтверждая, что меня заперли здесь. Я сглатываю, сжимаю кулаки и закрываю глаза в попытке унять волну паники, которой я так боюсь. Дыши, парень.

Я забираюсь на второй ярус и заваливаюсь на кровать. Ощущение, которое давит мне на грудь, не собирается никуда исчезать, так что я продолжаю просто лежать.

Но спустя несколько секунд я соскакиваю вниз: они заперли дверь на ключ, точь-в-точь как в приютском чулане! Я прекрасно знаю, что здесь – совсем другое дело, хотя… «Тюрьма – это наказание для взрослых», – говорила мне Солис, когда я был маленьким.

– Ты, кажется, не очень любишь быть взаперти, а? Повезло же тебе! В этой части тюрьмы дают меньше всего свободы. Нас выпустят на ужин через час, а потом снова всех закроют, уже до утра.

Еще целый час, целый чертов час ждать, пока меня выпустят отсюда! Я ничего не отвечаю старику. Уж лучше пусть молчит, чем выслушивать от него такие гадости. Мой взгляд останавливается на принесенной адвокатом фотографии, и я ощущаю приток свежего воздуха. Я снова карабкаюсь на свою кровать и провожу время за ее разглядыванием, периодически посматривая, чем там занят старик.

Что сейчас делает Елена? Стало ли ей лучше? Эти вопросы без конца роятся в сознании. Мысли о ней меня греют, но в то же время это так выматывает, ведь мне ее очень не хватает. Становится все сложнее противостоять боли, которая сантиметр за сантиметром наполняет мою грудную клетку. Бенито мог бы мне сказать что-нибудь в духе: «Если бы ты был поумнее, то не оказался бы здесь» или «Впредь это научит тебя не влюбляться, придурок! Посмотри, ты же застрял в тюрьме!». Все эти размышления вихрем крутятся в моей голове.

Я вздыхаю и потираю лицо, держа фото между большим и указательным пальцами. Мои ладони задерживаются на веках, не давая просочиться слезам. Ощущение, будто я сам нарываюсь на проблемы: разреветься здесь, словно маленький ребенок, означает в открытую попросить, чтобы меня избили. Мне следует как-то научиться прятать глубже свои чувства, и хорошо бы сделать это поскорее. Иначе я тут долго не протяну. Тем более что непонятно, когда я, наконец, предстану перед судом. Это может занять недели или даже месяцы. Даже несмотря на то, что они хотят побыстрее закрыть это дело…

Я вскакиваю с кровати и резко вдыхаю полной грудью, словно от внезапно взорвавшейся петарды.

– Это твоя малышка на фото? – спрашивает старик.

Я оборачиваюсь. Проклятье, здесь, кажется, уже все знают, что я не разговариваю, зачем они продолжают задавать мне свои тупые вопросы? Он все так же сидит на своем троне с видавшей виды книжкой и смотрит на меня в ожидании ответа.

– Ну, так как? Ты вообще понимаешь речь или нет?

Еще как!

– Это твой ребенок? – настаивает он.

Я слегка трясу головой и отворачиваюсь. Этот тупица меня бесит. Впрочем, до него, видимо, это доходит. Потому что больше он не произносит ни слова.

Присев на стол, я продолжаю разглядывать свою сводную сестричку на руках у девушки, которая, сама того не желая, упекла меня сюда. Я к ней слишком сильно привязан, чтобы винить ее за это, и слишком сильно скучаю по всему, что мы с ней делили на двоих. Даже Чева и его невыносимую болтовню. Я бы отдал все, лишь бы он хотя бы еще разок довел меня своим щебетанием до головной боли.

– У меня была дочка…

Я закрываю глаза, старик встает. Черт бы тебя побрал.

– Я нашел женщину всей моей жизни, и у нас родился ребенок. А потом все пошло под откос, и я оказался здесь. Мне было сорок… Я все потерял в тот момент, когда шел по этому треклятому коридору. Моя дочь умерла, а жена осталась одна-одинешенька. И то, что я сделал, ничего не изменило.

Я гляжу на фото. Зачем он рассказывает мне о своей жизни?

Мне ничего о нем неизвестно. Ему на вид не меньше семидесяти, хотя я, конечно, не эксперт в определении возраста по внешнему виду. А значит, он оказался здесь еще до того, как я родился. Мне очень сложно поверить, будто можно оставаться настолько умиротворенным после всех этих лет, проведенных взаперти в паре квадратных метров. Опять наступает тишина, слышно только, как он переворачивает очередную страницу своей покрытой плесенью книги.

– Самое сложное – смириться с тем, что ты такой же говнюк, как и все эти сумасшедшие, слоняющиеся по соседним камерам. Как только ты примешь этот факт, сразу почувствуешь себя здесь своим.

Этого никогда не будет! Я здесь не потому, что убил или изнасиловал кого-то. Я просто пытался защитить свою девушку. Фонтаны крови, удары и крики этих подлецов из раздевалки вдруг всплывают в памяти. Я качаю головой, чтобы прогнать эти картины из головы. Это сильнее меня, я не могу смириться с чем-то подобным. Я – не плохой!

– Не надо отнекиваться. Каковы бы ни были причины, по которым ты оказался здесь, ты заслужил все, что с тобой происходит. По телику сказали, что ты изнасиловал девчонку из твоего лицея и один за одним избил парней, которые хотели ее защитить. И трое из четверых до сих пор в больнице, а один из них, похоже, останется прикованным к койке навсегда. Они даже фото раздевалки показали – настоящее побоище… Знаешь, что я об этом думаю? Насильники обычно так сильно не заморачиваются. Если уж на то пошло, ты мог просто развернуться и найти себе другую жертву. Так что либо ты совсем больной на голову, либо просто позволил своему сердцу разговаривать с помощью кулаков… То, что может сотворить влюбленный парень, просто невероятно, так ведь?

Зришь в корень, старик!

Я поднимаю взгляд. Он внимательно смотрит на меня, а потом улыбается. Черт, у него во рту осталась всего пара зубов, и те гнилые.

– Но на самом деле это все неважно. Ведь решать-то будет судья, – добавляет он.

Ясное дело…