Неизвестный Тарковский. Сталкер мирового кино - Ярослав Александрович Ярополов

всем она, милый мой Сережа, – ласково и мудро отвечал мой бывалый и трагический поручик.

Вот и у моего Тарковского – при всем она. Да! При всем. И теперь уж их не разделить: Россию и Тарковского… Хотя будут еще стараться. И японские «товарищи»… И шведские, и польские… И наши (вот только не знаю «головы» или «руки»?). Но будут, будут и наши стараться, чтоб перед японцами или шведами глупыми не показаться, и символизм, и религиозность в нем находить… Я как-то без японцев и шведов его люблю, по-своему. Не совсем уютно, конечно, себя чувствуешь, когда ты не в русле всеобщего просвещенного мнения. Ну да память, верная моя память похлопывает меня сзади по плечу и успокаивает: «Не дрейфь! Прав! Ты прав! Я с тобой! Не дрейфь!» А может, я прибедняюсь? Может, я не так уж и одинок в этом своем упрямстве?

Путешествие к центру души

Вера Шитова

Вакансия поэта —

она опасна, если не пуста.

Борис Пастернак

Эти пророчества тогда, в год первого просмотра картины «Сталкер», мною замечены не были, но сегодня стали как внезапный ожог.

…Сквозь мертвую, клубящуюся слизью воду, на полу, покрытом белой сантехнической плиткой, рядом с невнятными останками ушедшей жизни (монеты – шприцы – обрывки ткани – бумажная икона с изображением Спасителя – обломки механизмов – металлические сочленения – пружины – витки проволоки) косо лежал оборванный листок календаря с датой: «28 декабря». Это был последний день жизни Андрея Тарковского, который умер декабря 29-го.

…Человек с атомной бомбой в руках – его здесь называют Профессор – сказал, что она, эта непостижимая Зона, вызвана к реальности аварией на четвертом бункере: в Чернобыле тогда, в апреле 86-го, рвануло четвертый блок, после чего здесь, у нас, в наше время обозначилась она, та самая тридцатикилометровая Зона.

Эти пророчества открываются теперь – сам Тарковский смог узнать только об одном из них: ему еще было дано пережить Чернобыль. Тогда же он услышал слово «Зона» – теперь оно, впервые (вслед за повестью) произнесенное в его фильме, уже ворвалось в сознание человечества как грозная повседневность, как бытийственная и практическая проблема, ударившая каждого.

«Сталкер» – последний фильм режиссера, снятый на родине, – как-то остался «на обочине» нашего восприятия его творчества: его не вводили в постепенно растущее число публикаций о Тарковском, вообще-то получивших самую возможность появления уже после его смерти и в нашей изменившейся жизни.

Фильм «Сталкер» еще ждет своего – и на уровне всего контекста творчества великого режиссера, и на уровне эстетической микроструктуры-анализа: никаких накоплений (в отличие, скажем, от «Иванова детства», «Андрея Рублева», «Зеркала») здесь сегодня просто нет.

Со временем и здесь будут опознаны эти сложнейшие окликания главных внутренних тем, пластических констант, музыкальных лейтмотивов, связующих все творчество Тарковского в одно единое лирико-поэтическое высказывание.

Кадр из фильма «Сталкер»

На этих страницах – лишь одна из первых и самых кратких прикидок. Прежде всего, перед нами редчайший случай полного переосмысления литературного оригинала: здесь – необходимость постижения сложнейших закономерностей всех отталкиваний, спора, даже полемики с ним. Сталкер Стругацких – мародер Зоны, торгующий ее загадками, – у Тарковского становится ее апостолом, он ведет сюда заблудшие, несчастные души, чтобы исполнились их сокровенные желания. Он, проводник, бескорыстен. Здесь он ничего не берет и ничего не может получить для себя, таков закон Зоны (учитель Сталкера пожелал себе – получил и погиб).

Этот измученный, весь словно бы обугленный человек с лицом Ван Гога (поразительно сходство с ним актера, нам уже не спросить, не узнать) в Зоне, огороженной, охраняемой, недоступной, гибельной для пришельца, непостижимой, – счастлив. Он приходит на свидание с Зоной, как на свидание с покоем, тишиной, одиночеством. Свободой. Он чувствует Зону, как самого себя, ловит ее угрозы, ее снисхождение. Он приходит сюда из промозглого, выродившегося, омертвелого мира, где живут люди, чтобы ловить запахи ее огромных трав, чтобы слушать пульсацию ее воды, чтобы слышать ее таинственные зовы.

Слева направо: Николай Гринько, Александр Кайдановский, Анатолий Солоницын в фильме «Сталкер»

Тарковский не дает нам ответа на то, что она такое, эта Зона. Говорят, что ее оставили пришельцы, что она порождена метеоритом, что она результат того самого события на четвертом бункере. Она просто есть. И Сталкер все водит и водит сюда людей, во всем изверившихся, с пустыми душами и глазами, надеясь, что их желания окажутся высоки и бескорыстны…

Тогда, девять лет назад, когда вышел фильм, эта Зона была фантастическим допущением, нужным художнику «полигоном» для испытания фундаментальных нравственных идей, сегодня мы видим в ней пророчество огромной свершившейся беды, беды еще не открытой нам до конца в своих грядущих последствиях. Сегодня мы прежде всего видим в фильме непостижимость воздействия еще не познанных сил, видим фантастический, но и реальный образ того, что есть там, в тридцатикилометровой Зоне. Сегодня мы видим картины природы, как бы ставшей гигантским мутантом: эти огромные травы, эти мгновенно меняющиеся рельефы, когда ревущие потоки воды превращаются в барханы зыбучих песков, когда открываются тихие лесные дали и тут же исчезают, уступая место безглазым руинам домов, свалкам разбитой и ржавой военной техники, следам бывшей тут некогда жизни. Зона «Сталкера» все время дает нам ее невнятные приметы – останки культуры, смутные абрисы мертвых тел, давно ставших бесформенным прахом.

Сегодня выступает ужас этой Зоны – иначе мы ее уже не можем воспринимать.

Говорят, что в фильме Тарковского, в отличие от оригинала Стругацких, Сталкер морочит своих клиентов, что тут Зона безопасна; это ошибка, это неверно: следы смерти видны повсюду, и гибель другого сталкера, о котором идет речь, – правда.

Теперь – о другом.

Фильм Тарковского – не научная фантастика. Это мистерия. Это опять «страсти». В сущности, все картины режиссера принадлежат к роду «страстей» – древнему, средневековому роду искусства. Первыми здесь были «Страсти по Андрею» (таким и было вначале название фильма, которое хотелось бы вернуть), последним стало «Жертвоприношение». Не потому ли – как знаковый признак жанра – так часто в фильмах Тарковского звучит ария Петра из баховских «Страстей по Матфею»: мучительная исповедь того, кто, предав Учителя, предал самого себя (в «Сталкере» ее небрежно, но очень точно насвистывает Писатель – надорванный, изнурительно многословный, надменный, балованный и абсолютно несчастный).

«Сталкер»

«Страсти» – это испытание сомнениями, поиски веры, это крестный путь человеческой души, проходящей через