Убивая Еву: умри ради меня - Люк Дженнингс

Когда офицер в большой фуражке отдает последний паспорт, возвращается Лапотникова. Не обращая на меня никакого внимания, она садится на свое место. Мне хочется сжать ее в объятиях. Все получилось. Я сделала все, что смогла, а остальное зависит от Тихомирова – не знаю, правда, сможет ли мое сообщение хоть чем-то ему помочь. Сомневаюсь.

В Москву нас везут в том же «Порше SUV», но на этот раз за рулем один из наших конвоиров. Второй сидит на пассажирском месте с пистолетом на коленях – вероятно, опасается, как бы кто-нибудь из нас не попытался стащить его из кобуры. Я, как всегда, – между Оксаной и Чарли. Символичность подобного расположения не ускользает от Чарли – всю дорогу они сидят, подчеркнуто уставившись в окно. У Оксаны в предвкушении действия игривое настроение, ее пальцы то и дело лезут мне под свитер, бегают по моей талии, щекочут и пощипывают.

– Ты слышала выражение «ушки на боках»? – шепчет она.

Ближе к центру мы то и дело сталкиваемся с уличными заграждениями, перекрытыми дорогами и объездами.

– Что происходит? – спрашиваю я водителя, когда скорость дорожного движения падает уже совсем до нуля.

– Новый год, – отвечает он, раздраженно совершая разворот в три приема.

– Но ведь это же не сегодня? – Я совсем потеряла счет дням.

– Нет, послезавтра.

Нас доставляют на двенадцатый этаж уже знакомого серого небоскреба и провожают в наши прежние комнаты. Я продолжаю бояться, это – фоновая эмоция, но главное мое чувство в настоящий момент – дикий голод. Завтра будь что будет, а сейчас я жду не дождусь ужина и последующей ночи с Оксаной в кровати нормальных размеров. Пока что мне и этого довольно.

Опускаются сумерки, и внизу зажигается Москва. Новогоднюю подсветку уже включили, и город со всеми его улицами, церквями, небоскребами горит золотом, серебром и сапфирами. Глядя в окно, я мечтаю, как чудесно было бы побродить по улицам с Оксаной без груза тревог, страхов и мыслей о смерти, бездумно окунуться в ослепительный свет этого волшебства.

За ужином Ричард обстоятельно расспрашивает нас об Антоне. Говорят большей частью Чарли, объясняя, что Антон, по единодушному мнению, вечером перебрал и свалился с платформы.

– Ты, Вилланель, знала его лучше остальных. Как он тебе показался?

– Все как обычно. Я никогда не была его фанаткой, но он профессионал, и все делал как следует. Организация, припасы, оружие – никаких накладок. Но однажды утром он вдруг просто не появился.

– Ева?

– Что я могу сказать? Я терпеть его не могла, но вслед за Оксаной могу повторить – все шло безупречно.

– Лара?

– Меня зовут Чарли. Но – да. Мы присоединяемся. Наверняка все дело в выпивке. Как-то раз, когда мы перед завтраком готовили кофе, он вышел в столовую с запашком изо рта. Мы, конечно, ничего ему не сказали, но…

– А инструкторам сказали?

– Они не спрашивали. А когда он исчез, нам не хотелось говорить о нем ничего плохого. Надеемся, нас ни в чем не обвиняют. Мы говорим правду.

Я бросаю взгляд на Чарли. Они тоже смотрят на меня – смотрят невозмутимо, без ненависти, без ревности, словно хотят сказать, что мы квиты, и я еле заметно киваю им в ответ.

– Кому вина? – оживляется Ричард. – «Шато Петрюс».

– Ничего себе, опять? – восклицает Оксана.

– Нужно же отметить ваше возвращение, – улыбается он. – Выпить за Новый год, и все такое. Думаю, в нашем скромном пристанище на Северном море об эту пору прохладно. – Он наполняет бокалы. – Удачи вам, дамы.

– И нам тоже, – говорят Чарли.

Следующий день тянется гнетуще медленно. Двенадцатый этаж нам покидать нельзя, мы можем лишь вышагивать взад-вперед, словно звери в зоопарке, вдыхая рециркулируемый воздух. Ни книг, ни газет, ни компьютеров, ни телефонов. Запас тем для разговоров у нас с Оксаной тоже временно иссяк, так что после обеда я большей частью сплю. После ужина Ричард ведет нас в кинозал, комнату с экраном почти во всю стену.

– Фильм короткий и без звука, – говорит Ричард, когда мы рассаживаемся. – Но довольно-таки познавательный.

Титров нет, только дата и счетчик времени. Немая панорама гостиничных апартаментов, снятых широкоугольной неподвижной – скорее всего, скрытой – камерой. Качество картинки – так себе, но видно, что это элитное местечко, где ночь может стоить несколько тысяч баксов. Цветовая гамма – пергамент и дуб, занавески – из кремового шелка, свет приглушенный. У мраморного камина сидят двое мужчин в костюмах со стаканами для виски в руках. Их нельзя не узнать. Один – президент России Валерий Стечкин, а второй – президент США Рональд Лой. У обоих щеки – будто нарумянены и припудрены, что характерно для людей, только что принявших на грудь. У дверей – третий мужчина с бдительной повадкой телохранителя.

– А это не двойники? – спрашиваю я у Ричарда.

– Ни в коем случае.

Стечкин и Лой встают, ставят пустые стаканы на каминную полку и пожимают друг другу руки. Затем Лой провожает Стечкина до двери. Фильм обрывается, а потом возобновляется – с того же ракурса при еще более приглушенном освещении – на кадре, где в комнату входят три молодые женщины. Все – длинноногие блондинки, вид у них эффектный, но безучастно-обдолбанный. Лой откидывается на спинку кресла, кивает и что-то приказывает. Раздевшись и бросив вещи на свободное кресло, женщины принимаются целовать и ласкать друг дружке груди, утрированно закатывая глаза и симулируя страстные стоны.

– Ну давайте же, не тяните, – бормочет Оксана.

В итоге нас потчуют полномасштабным порношоу втроем. Зрелище довольно удручающее. Лой не участвует, он с барственным видом восседает в своем кресле. Когда одна из женщин в порядке эксперимента пробует помахать перед его носом блестящим страпоном, он раздраженно отмахивается крошечной, как у ребенка, ручкой.

Следующий план – спальня тех же дорогих расцветок. Огромных размеров кровать покрыта золотым покрывалом. В кадре появляются женщины, за ними – Лой. Он приказывает им лезть на кровать, где они сначала принимаются без особого энтузиазма прыгать, а потом замирают, приседают и дружно мочатся на золотое покрывало.

Лой глядит на них со своего кресла, прищурившись, словно наблюдать за ними – скучная, но важная часть президентских обязанностей. По ходу дела одна из женщин теряет на высоких каблуках равновесие, накреняется вперед и соскальзывает с кровати в потоке мочи.

– У нее теперь все волосы в моче, – говорят Чарли. – Фу-у!

– И замшевые туфли загублены, – добавляет Оксана.

– Очень симпатичные. Точнее, были симпатичными.

– «Прада». В Париже у меня было две пары. Одна бежевая, другая антрацитовая.

– А эта девочка слева писает уже секунд семьдесят, – говорят Чарли. – Ей бы сняться в «Минуте славы».

Наконец, слава богу, сцена подходит к концу.