Батареи Магнусхольма - Дарья Плещеева

— Думаете, это — по нашему ведомству?

— Похоже на то, душка. Фотокарточку-то я отослала, а ответа еще не получила. И, кажется, я уже догадываюсь, какой будет ответ.

— «Клара» или «Птичка»?

— Да, Александр Иванович, «Клара» или «Птичка». Скорее «Клара», если роль «Птички» вы так уверенно отдали Скворцовой.

— У меня еще один кандидат на должность «Птички» имеется. Мужчина. И довольно гадкий тип.

— Откуда взялся?

— Я с самого начала расскажу.

И Лабрюйер, решившись наконец, рассказал о тайных знаках: о тех, которые делала сперва Красницкая, потом русская красавица, о встрече с русской красавицей в зоологическом саду и о Фогеле.

— Что же вы раньше молчали?! — возмутилась Каролина.

— Я думал, эта дама простая мошенница, а знаки делала любовнику. Но если есть подозрение…

— И еще какое подозрение! Но будет смешно, если «Птичкой» окажется мужчина по фамилии Фогель… Нет, вряд ли, — рассуждала Каролина. — Это было бы слишком просто… Тут надо подумать… Или же дождаться подмоги…

— К нам кто-то едет? — обрадовался Лабрюйер.

Он не очень-то верил, что женщина способна заниматься таким серьезным делом, как обезвреживание вражеских лазутчиков.

— Едут, душка, — поправила Каролина. — И мы до приезда наших товарищей должны немало сделать. Во-первых, я просила взять билеты в цирк. Во-вторых, уговоритесь с кем-то из полицейских агентов. Если за вами и за нашим богоугодным заведением еще следят, нужно узнать, кто этим занимается вместо Пуйки. Петька у нас славный парень, но ремесла топтуна не знает. И лучше бы его поберечь…

— Это я сделаю.

— Затем — Адамсон. Постарайтесь с ним увидеться и узнать о госпоже Красницкой побольше. Обиженные поклонники страх как любят поговорить о своем предмете…

— Постараюсь.

Лабрюйер даже обрадовался — начиналась настоящая работа.

Взяв ормана, он поехал в цирк. Там купил билеты на представление, в котором второе отделение занимал чемпионат по борьбе. Расплачиваясь, посмеивался: если Каролина с таким презрением смотрела на двух полуголых атлетов, Штейнбаха и Краузе, то каково ей будет таращиться на целую ораву? Потом он вспомнил, что афиша обещает и двух дам-борчих. Эти наверняка должны понравиться упорной в своей придури эмансипэ…

Представление намечалось на следующий вечер. Лабрюйер подумал — и отправился в гости. Он знал одно почтенное семейство, где бывал иногда по вечерам начальник инженеров крепости Усть-Двинск инженер-полковник Бернард. Естественно, хозяйка дома, где имелись две дочки на выданье, знала все об усть-двинских молодых офицерах. Конечно, Адамсон немолод, да и женат, но дама могла знать о нем такое, что его начальству и не снилось. Лабрюйер хотел как следует подготовиться к беседе с плешивым Ромео.

Гостевания не получилось — к хозяевам приехала родня из Митавы. И Лабрюйер пошел домой. По дороге он заглянут в свое фотографическое заведение и телефонировал Линдеру. Инспектора дома не было, а супруга пообещала передать: пусть пришлет Янтовского, есть разговор.

Лабрюйер надеялся договориться с Янтовским, который мог бы опознать того из топтунов, что остался в живых, о помощи.

Но утро спутало все планы.

Когда Лабрюйер явился утром в свое фотографическое заведение, то для начала перепугался — из лаборатории валил дым. Оказалось, Каролина, придя пораньше, выкурила столько папирос — окурки заняли всю пепельницу.

— Ну, нельзя же так… — проворчал Лабрюйер. — Вы всю публику распугаете. И голос будет, как у старого боцмана.

— Вы еще скажите, что порядочные женщины не курят! — огрызнулась Каролина. — Мужчинам можно, а нам, видите ли, нельзя! Мы, видите ли, существа низшего порядка! Мы имеем право только пищать!

Тут задребезжал телефонный аппарат.

— Ты, Гроссмайстер? — спросил Линдер. — Знаешь, я тебя уже боюсь.

— А что такое?

— Сейчас на Гертрудинскую придет очередная колымага Вилли Мюллера. Ему дали для обкатки новую, велели не щадить. А он и рад стараться. Выходи, садись туда. Темно-синий «Руссо-Балт», эс двадцать четыре, если тебе это что-то говорит.

— Колымага Мюллера?

— Я не хотел брать наши автомобили — встреча должна быть секретная. А если за тобой следят — то, может, и наш транспорт уже запомнили, ты ведь к нам на бульвар заглядываешь.

— Хорошо, выхожу.

— Что-то случилось? — спросила Каролина.

— Похоже, да. Меня вызывает Линдер. Кстати — билеты в цирк я взял. Четыре штуки. Возьмем с собой Яна и Пичу. Скажите госпоже Круминь — пусть приоденет парнишек.

Роскошный шестиместный «Руссо-Балт» действительно уже ждал на Гертрудинской. Окна заднего сиденья были задернуты кожаными занавесками. Лабрюйер забрался туда и увидел Линдера. Молодой инспектор был одет, как будто собрался на охоту — кепи, тужурка, брюки заправлены в сапоги.

— Ты куда меня везешь? — спросил удивленный Лабрюйер.

— Туда, где придется бродить по лесу. По дороге захватим Фирста. Самойлов с Джимом уже там — он-то и опознал Фогеля.

— Что?!

— Самойлова пустили в одном особняке к телефонному аппарату. Долго он говорить не мог, сказал — это точно Фогель. Теперь понимаешь, зачем я тебя туда тащу?

Лабрюйер выглянул в окно. «Руссо-Балт» вывернул с Гертрудинской на Александровскую, и Вилли гнал его, очень ловко влетая в просветы между пролетками, телегами и не такими быстрыми автомобилями. Он чувствовал объем «Руссо-Балта» примерно так же, как пределы своего собственного тела, и наслаждался крошечными победами над временем и пространством. Не успел Лабрюйер рот разинуть, чтобы спросить о маршруте, как Вилли свернул влево, на Карлининскую. Тут уж все стало ясно.

— Кайзервальд? — спросил Лабрюйер.

— Кайзервальд.

— Нож?

— Да. В спину.

— Черт возьми…

— Я тоже так подумал.

Октябрь — не лучшее время, чтобы сидеть на даче, и большинство домовладельцев Кайзервальда перебралось в Ригу. Пожилая дама с улицы Глюка (названа в честь пастора, воспитавшего первую российскую императрицу) по какой-то причуде не уехала вместе со всем семейством, а решила пожить еще хоть месяц в тишине. Ложилась она рано, вставала также рано и вместе с горничной шла выгуливать двух породистых шпицев. Эти две женщины и обнаружили тело.

Покойник лежал вниз лицом и, по соображениям опытного агента Самойлова, был мертв со вчерашнего вечера. У Джима, доберман-пинчера, которого Самойлов приобрел несколько лет назад и школил по всем правилам науки, соображений не было, и он старательно обнюхивал ствол сосны у дорожки — видимо, место, где оставляли сообщения соседям все окрестные собаки.