Остров драконьих невест - Дана Данберг

– Надо, – отрезала преподавательница и целитель по совместительству.

– Я могу и у себя выспаться, – высказала я свою предыдущую мысль.

– Вот завтра и выспитесь, – еще более строго отчеканила леди Маер. – А сейчас я вас погружу в целебный сон. Вот, выпейте.

Женщина материализовала из воздуха и протянула мне какую-то склянку со светло-фиолетовым составом, в котором будто бы мелкое конфетти плавало. Если ее взболтать, получится что-то вроде снежного шара, только без модели внутри, но все равно красиво и почему-то навевает мысли о доме. Наверное, я действительно очень устала.

– Что это? – для проформы спросила я.

– Снотворное. Не пугайтесь, оно совершенно безвредное, на растительной основе. Но оно позволит вам хорошо отдохнуть и восстановить силы.

Несмотря на то, что колбой хотелось любоваться, а не пить содержимое, я сделала как велели. Спать так спать.

– И отдайте книги, я вам их завтра верну, – требовательно протянула руку леди Маер.

Этого можно было и не делать. Снотворное подействовало сразу, веки начали тяжелеть, и я, кивнув на лежащие на столе брошюры, откинулась на подушку и быстро стала уплывать в объятия Морфея.

Я плыла в необычном мареве, а вокруг падал крупный снег с фиолетовыми снежинками. Невероятно красиво. Такое ощущение, что кто-то взболтал снежный шар, а я оказалась внутри. И так похоже на то снотворное, что мне дала леди Маер.

Если это и был сон, то мыслила я невероятно четко. Кажется, когда спишь, такого не бывает.

Попыталась оглядеться, рассмотреть что-то за мельтешащими, вьюжащими частичками. Вверху и с боков были только они, а вот внизу… Я медленно, как муха, попавшая в капельку смолы, двигала лапками, точнее руками, пытаясь приблизиться, рассмотреть, понять, что я вижу. И мне неожиданно это удалось.

Тело резко подалось вперед и полетело вниз, все набирая скорость. Я бы испугалась, но страшно не было. Потому что тела как такового тоже не было. Не знаю, чем я была, душой ли, сознанием, может, источником, но я точно не материальна, а значит, не могу разбиться.

Мое падение замедлилось, а потом и вовсе остановилось. Я зависла над шпилем хорошо знакомого здания, с детства знакомого. Если бы я могла, я бы, наверное, расплакалась.

Шпиль Адмиралтейства был виден из окна моей комнаты в родительской квартире. Центр города, старый район с дворами-колодцами, бывшая коммуналка, выкупленная полностью еще дедом, переделанная и подаренная отцу на свадьбу. Вокруг такие же не бедные люди. В нашем доме тех старых жителей коммуналок не осталось еще с конца девяностых, как рассказывала с оттенком презрения бабушка, живущая в паре кварталов от нас в практически такой же квартире.

Старый Питер… Пафосный, надменный, размеренно-высокомерный. Негоже такому городу торопиться. Это вам не вечно суетливая, сверхсветовая Москва, хотя она-то и постарше, и поводов понадменничать больше, но… некогда. Надо успеть на поезд в метро, бегом, бегом по эскалатору, ведь следующий-то будет только через сорок секунд. Целых сорок! И перебежать улицу, пока не переключился светофор, ведь придется ждать две минуты, а это смерти подобно.

Москву я всегда любила больше, но сейчас с трудом сдерживала эмоции, глядя на родной город. Хотелось танцевать и плакать… и снова танцевать. А еще хотелось хоть на секунду, хоть одним глазком увидеть родителей, убедиться, что у них все хорошо.

Меня повело в сторону, и уже через пару мгновений я поняла, что несусь к дому. Я свободно пролетела сквозь стену квартиры, в которой прожила семнадцать лет, и меня тут же окружила какофония звуков – скрипка и фортепиано.

Я оказалась в зале, оборудованном специально для занятий музыкой. Эта боковая комната была полностью покрыта звукоизоляцией, чтобы не дай бог не потревожить соседей.

Играли двое. Мать аккомпанировала брату, играющему какую-то задорную мелодию. Она улыбалась ему, а в ее глазах была гордость, которой я ни разу не видела, когда она смотрела на меня. 

Брат доиграл, опустил скрипку, поклонился и улыбнулся матери. Она начала ему аплодировать, потом рассмеялась и предложила сыграть еще.

Отца я нашла в библиотеке, он изучал какие-то документы, в “шапке” которых я узнала характерный оттиск – Венская опера. Наверное, опять предлагают контракт, но папа предпочитает играть за океаном – ценителей меньше, зато денег не в пример больше. Мне его подход никогда не нравился.

Выглядел он, как всегда, хорошо, ни следа усталости или грусти.

Не то чтобы я думала, что семью моя пропажа вгонит в депрессию, но они вели себя так, будто ничего и не случилось. А ведь прошло совсем немного времени, и о паршивой овце семьи Никольских забыли, вычеркнули из жизни.

Осознавать это больно.

Нет, я рада, что с ними все в порядке, но… Я ведь их ребенок, а как будто не родная. Только бабушка относилась ко мне как к человеку, но ее уже нет.

Ко второй бабушке я лететь даже не стала. Скорее всего, она либо читает уже до дыр зачитанных философов или классику, либо общается с такими же высокомерными и неприятными подругами. Мы с ней никогда не ладили, так что вряд ли она сильно страдает от моей пропажи.

Мне остро захотелось проснуться. До крика. Этот город больше не мой, семья не моя. И была ли моей?

Повинуясь то ли воле, то ли еще чему-то, мое… ну пусть будет сознание – понеслось от этой квартиры, из этого мира со все возрастающей скоростью. Вот я уже среди фиолетовых снежинок. Лечу, парю, не чувствуя и не видя ничего вокруг, лишь мельтешение этого странного снега. Только наслаждения невесомостью больше не было.

Проснулась я резко, будто от толчка. В комнате было темно, но в окне уже виделась серая хмарь, которая еще чуть-чуть и станет предрассветным туманом.

Я вытерла глаза и щеки от влаги. Кажется, я плакала во сне. Сне ли? Я помнила все от и до, настолько ясно и четко, как не запоминают сновидения. Картинки не ускользали, не стирались из памяти, не отдавались в сердце затухающей тоской. Они отпечатались в сознание так же ярко, как будто я сейчас стою прямо там и вижу все своими глазами.

Больно. Да, больно осознавать, что в том мире никто не ждет. Теперь этот мир мой!

Конечно, я больше не сомкнула глаз. Все думала, думала, переживала. Хотелось плакать, и одновременно что-то внутри ворочалось в предвкушении, страх смешивался с восторгом, и из-за этого перехватывало дыхание, будто я не знала, разрыдаться или залиться смехом. Может, это предчувствие чего-то нового? Но это буквально рвало на части.

Леди Маер надеялась, что я отдохну, но в итоге я была выжата как лимон. Даже хуже, чем после вчерашней тренировки.

– Ничего не понимаю, – сказала пришедшая проверить меня преподавательница, отнимая руки с затухающими диагностическими формами. – Анна, вы опять пытались тренироваться.