Лабиринты соблазнов - Надежда Черкасова

Она почувствовала, что кто-то осторожно приподнимает ей голову и, приоткрыв глаза, увидела возле своих губ стакан с водой. Девушка выпила полстакана и только тогда взглянула на поившую ее незнакомку. Какая-то она была странная, словно ненастоящая: черные волосы непослушно свисают на лицо, грубое и покрытое толстым слоем пудры; губы бледные и сухие, а на прыщавом носу очки в толстой роговой оправе. Девушка села на кровати и с недоумением огляделась.

– Ну что, красавица, проснулась? – грустно усмехнулась женщина. – Вставай, нам пора идти.

– Куда?

– К матушке твоей. А ты что же, ничего не помнишь? Тебя же машина сбила, прямо возле этого дома. А я тебя подобрала и сюда привела, пока хозяев нет. Работаю я здесь, домработницей. Ты-то вчера не в себе была, так я побоялась «Скорую» вызывать, чтобы тебя в психушку не отвезли. Подумала: отлежишься, да я тебя к твоей матушке и отправлю.

– А где моя матушка?

– Вот смотри, при тебе записка была. Только с одним словом «матушка». И рядом подробный адрес. Вот я тебя туда сейчас и отвезу. Поднимайся скорее, а то как бы хозяева мои не нагрянули. Они в отъезде были, а вот сегодня возвращаются. Совсем не нужно, чтобы тебя тут застали, иначе заругаются, а то и с работы меня выгонят. Сначала на маршрутке до вокзала поедем, потом на электричке. Отвезу тебя, сделаю доброе дело. Может, заплатят, если посчитают нужным. А не заплатят, так я не обижусь. Должны же мы помогать друг другу.

– Я ничего не помню.

– Не переживай, вот окажешься рядом со своей матушкой, так все и вспомнишь. Записку-то тебе, видать, не зря в карман положили, раз ты такая забывчивая. Далеко ж ты, однако, забралась. Поторопись, нам уже выходить пора. Пойдем покажу, где ванная комната. А рядом – туалетная.

Девушка поднялась и покорно поплелась за женщиной. Зайдя в ванную, она зажмурилась от сверкающего золотом великолепия убранства комнаты и тут же забыла обо всем, увидев себя в огромном настенном зеркале. Осторожно коснулась прямых каштановых волос, затем провела пальцами по бледному, без тени косметики, лицу, заглянула в покрасневшие и поблекшие глаза и, наконец, с ужасом поняла, что эта совсем не знакомая ей девушка и есть она сама!

Но почему ее собственное отражение кажется ей чужим? Как бы к себе человек ни относился, но в зеркале-то он же должен себя узнавать! Тогда с какой стати она смотрит на себя так, словно видит впервые в жизни? Кто она, где она? И почему ее память, куда-то вдруг запропастившаяся, совсем не желает помочь ей разобраться в происходящем? Она с трудом оторвалась от незнакомки в зеркале и прошла в туалет, не уступающий в роскоши ванной комнате.

За всю дорогу, потрясенная своим состоянием отупения, девушка не проронила ни слова. Да и откуда им было взяться, если не то что слов, а даже и мыслей никаких в ее замутненном сознании не было. Она смотрела сначала из окна маршрутки, затем из окон электрички, но, как ни пыталась, ничего не могла вспомнить. Голова кружилась, и хотелось только одного: приехать хоть куда-нибудь, лечь в кровать и уснуть, а утром проснуться и вспомнить все, что с ней приключилось.

Лишь к вечеру они добрались до места. По указанному в записке адресу находился женский монастырь. Их проводили к настоятельнице, матушке Серафиме, высокой и строгой на вид, но с удивительно добрыми, искрящимися голубыми глазами.

– Люсенька, ты ли это?! – поразилась она, увидев девушку. – Откуда?! А где Алеша? Мне монахи рассказали, что ты вернулась с ним. Что стряслось, как ты здесь оказалась? Как же ты, девонька, изменилась! Ну же, проходи, садись, рассказывай. – Она усадила девушку на скамью и села рядом. – И вы присаживайтесь, – обратилась она к женщине. – Спасибо, что привели ее. Где вы встретили Люсеньку?

– В столице и встретила. Машина ее сбила, когда она дорогу в неположенном месте переходила. Хорошо, что не сильно. Вижу, девушка не в себе, ничего не помнит. Вроде бы цела и невредима. Ну, думаю, испугалась очень. Вот и взяла ее с собой. Я как раз к дому подходила, где домработницей служу. Вчера вечером это случилось. Уложила спать, а утром, как проснулись, так вот к вам и отправились. У нее в кармане записочка была с адресом. – Женщина передала записку настоятельнице.

– Люсенька, что же ты молчишь? – обратилась к девушке матушка Серафима. – Ведь эту записку бабушка писала, узнаю ее руку. Как она там, в тайге-то, не хворает ли?

– Я ничего не знаю, ничего не помню. – Девушка растерянно смотрела перед собой. – Я хочу спать.

– Может, и в самом деле уложить ее? – предложила женщина. – Она очень устала в дороге. Вот только чаю горячего ей не мешало бы выпить.

– Да-да, конечно. Пойдемте в трапезную, я вас покормлю, чем Бог послал. Вы останетесь переночевать? Я вас в келье с Люсенькой положу.

– Нет, благодарствуйте. Меня хозяева ждут. Я потихоньку обратно двинусь. Пока еще не совсем темно. Вы уж извините, но мне пора, – заторопилась женщина и поднялась со скамьи.

– Спасибо, что не оставили сироту без присмотра. Как ваше имя? Я буду молиться о вас. – Настоятельница перекрестила женщину. – Да храни вас Господь!

– Меня зовут Людмилой.

– Надо же, как и Люсеньку. Да благослови вас Бог, сестра Людмила! Вы – истинная христианка, – на прощание сказала матушка Серафима и отправилась проводить женщину.

– Что теперь с ней будет? – спросила участливо женщина.

– Пока в монастыре поживет, а там – поглядим.

– Мне жаль эту девушку. Вы не станете возражать, если я буду иногда звонить, узнавать, как у нее дела? Вдруг моя помощь понадобится.

– Да, конечно, я дам вам номер телефона монастыря. – Игуменья сделала запись в маленьком блокноте, который вытащила откуда-то из складок своего длинного наряда и, вырвав листок, передала его женщине. – Храни вас Господь! – перекрестила она женщину на прощание.

Мила ехала в полупустом вагоне электрички и невидящими от слез глазами смотрела в черную тьму наступающей за окнами ночи. Сердце разрывалось на части от безысходности, вцепившейся в нее мертвой хваткой. Что с ней такое происходит? Почему она так болезненно на все реагирует?

Пальцы нащупали в кармане таблетку. А может это – ее спасение? Нет, только не это! Потому что она начнет действовать спустя двенадцать часов. Вот если бы мгновенно, тогда… Неужели она сходит с ума? Из-за какой-то распутной девки, которая, не задумываясь, убила одного человека, отравила другого и собиралась так же поступить с третьим? Из-за этого монстра! Тогда кто она сама в этом страшном бреду – наблюдатель, рука судьбы или… такой же монстр?!

Дура она набитая, вот кто! Ей теперь о ребенке следует думать, которого выпросила у Господа, а она решила в справедливость поиграть. Да и о какой справедливости можно толковать, если она пытается закрыть глаза на убийство и спасти эту несчастную моральную калеку Милу Миланскую, загубившую свою душу, от неминуемой тюрьмы?!

– Дамочка, вам плохо? – вдруг услышала она и, обернувшись на голос, увидела рядом свою бабушку.