Падение Софии - Елена Хаецкая

— Я понял, — сказал я. — Правда.

— Мы ведь располагаем как современными образцами с Фольды, так и доисторическими, — продолжал Витольд. — И можем создавать собственные теории.

Я похолодел. Насчет «современных образцов» Витольд напрасно высказался при Анне Николаевне. Наш собственный «современный образец» оправился от своей болезни и теперь окончательно переселился на кухню, под надзор достойной Платониды Андреевны. Я не был уверен насчет того, что Анне Николаевне можно доверять в этом вопросе. Палеонтология — это хорошо и благородно, но укрывательство бандитов с большой дороги — другое дело. Здесь я бы и родному брату не вполне доверился, будь у меня, конечно, родной брат.

Однако я напрасно всполошился. Сейчас все внимание Анны Николаевны было приковано к пыльным ящикам.

Некоторое время Витольд и Анна Николаевна увлеченно сопоставляли какие-то усики, чешуйки и хвостики у земных образцов и образцов с Фольды. Анна Николаевна беспрестанно делала зарисовки. Порой они извлекали из ящика какое-нибудь странное окаменелое создание и одновременно улыбались общему воспоминанию.

— Мы с вами, помните, долго спорили насчет вот этого отростка, — Анна Николаевна склонилась над каким-то из камней.

Витольд кивнул:

— Все-таки я пришел к мнению, что вы тогда были правы, Анна Николаевна.

— Я всегда права, — объявила она. — Слушайте, а откуда у вас вообще взялись образцы с Фольды? Неужели Беляков все-таки прислал?

— Прислал, — кивнул Витольд.

— И вы молчали? — упрекнула она.

— Анна Николаевна, мне разве следует напомнить вам обо всем, что произошло в последнее время? — вопросил Витольд. — Беляковский груз прибыл за несколько дней до кончины Кузьмы Кузьмича. В доме как раз творилась вся эта свистопляска с докторами и нотариусами. Вы и представить себе не можете, что здесь происходило. Кузьма Кузьмич переписывал завещание шесть раз. Докторов он призвал к себе сразу троих, причем каждый являлся признанным светилом в своей области. Один рекомендовал только химические препараты, и при том в больших дозах, другой настаивал на гомеопатии в дозах микроскопических, третий предлагал альтернативную терапию, вроде облучения кварцевой лампой. Хозяин мой применял попеременно все три вида рекомендаций. В мои обязанности входило надзирать за медсестрами, которых Кузьма Кузьмич страшно бранил. Одну даже поколотил кварцевой лампой. Я заплатил бедняжке из собственных сбережений, чтобы она никому не объясняла, откуда на ее хорошеньком личике взялись синяки. Синяки через неделю сошли, но деньги мои пропали, а с ними и полкило нервов… Наконец дорогой покойник отошел. Я заказал панихиду, сорокоуст и взял отпуск на два дня, чтобы выспаться. Кое-как привел дом в порядок. А после этого сразу же приехал наследник.

Я сделал приветственный жест рукой. Анна Николаевна улыбнулась мне мимолетно.

— Все это время ящики с Фольды, неразобранные, находились у нас в кладовке, — продолжал Витольд. — И у меня не было возможности даже просто снять крышку и посмотреть, что там. Только сейчас вот и нашлась минутка для разбора коллекции… Так что не упрекайте меня, драгоценная Анна Николаевна. Вы можете не сомневаться в моих соображениях касательно вас.

— Вот как? — протянула она. — У вас на мой счет имеются какие-то соображения? Берегитесь, дерзкий.

— Я считаю вас наилучшим собеседником по данной теме, — ответил Витольд.

— Что ж, это комплимент, — решила Анна Николаевна.

— А я как раз читал письма некоего Захарии Белякова, — опять вмешался я. — И, кажется, они как раз про эту самую экспедицию.

Впервые за последние полчаса они посмотрели на меня с настоящим интересом. Я воспрял духом и прибавил:

— Вы ведь про того Белякова говорите, который находился на чужой планете в экспедиции и корреспондировал дяде?

— Да, — проговорил Витольд. — Захария Беляков, член экспедиционного корпуса Академии Наук. Он прислал Кузьме Кузьмичу образцы и… Сохранилась переписка? — Витольд даже как будто разволновался, хотя я не понимал, почему. — И вы ее читаете?

— Почему вас это так удивляет, Безценный? — осведомился я. — Вы, кажется, знали, что в университете меня хорошо обучили азбуке. Я даже могу освоить довольно длинный связный текст, если он не слишком труден.

Увы, моя блистательная ирония пропала втуне — Витольд просто не обратил на нее внимания.

Тут вошла Планида с подносом и внесла чашки, которые ловко расставила на столе. Затем она вышла и скоро возвратилась с самоваром. Наконец настал черед колотого сахара в хрустальной сахарнице, посылавшей во все стороны крохотные радуги, и корзинки с печеньем.

— Спасибо, Платонида Андреевна, — проговорила Анна Николаевна, поднимаясь с пола. — Ступайте теперь. Я возьму на себя роль хозяйки и сама разолью чай. Если господа не возражают.

Я сказал, что не возражаю, и Планида удалилась, на ходу вытирая лицо фартуком.

Мы переместились за стол и продолжили нашу беседу за чаем.

— И правда, в горле пересохло! — засмеялась Анна Николаевна. — И от пыли, и от всех этих неожиданных новостей.

Она протянула мне налитую чашку.

Я вдруг понял, что едва ли не впервые в жизни пью чай с людьми, которых, наверное, мог бы назвать моими друзьями. В университете это все было не то — там и чай был плохой, и пили мы его не столько разговаривая друг с другом, сколько давясь и торопясь. Кто не успевал, тому не доставалось печенья или бутербродов, и мы вечно спорили из-за сахара, так что на беседы времени, в общем, не оставалось.

Витольд взял вторую чашку, я слышал, как он тихо проговорил «спасибо», а потом Анна Николаевна налила и себе. И снова тикали часы в соседней комнате.

— Расскажите про эту переписку, Трофим Васильевич, — попросил Витольд.

Я открыл глаза, вздохнул, слабо улыбнулся.

— Ну что вы впились в него клещами, Витольд! — упрекнула Анна Николаевна. — Дайте Трофиму Васильевичу дух перевести.

— Я уже перевел, спасибо, — сказал я. — А что переписка? Собственно, там нет никакой тайны или научного открытия. Я ведь читаю все подряд, как роман. Точнее… — Я замолчал, подбирая слова. Мне хотелось объяснить причины, по которым я обратился к дядиным тетрадям. — Видите ли, Кузьма Кузьмич предстает в разговорах здешних обитателей образцом совершенства. А я — недостойный его наследник и вообще — «попович».

Тут Витольд слегка смутился. Если бы я не знал Витольда уже порядочно времени, то и не заметил бы этого, а так я пережил мгновение острого торжества.

— Следовательно, — продолжал я, — первейшим моим долгом было знакомство с дядиным духовным наследием. Я брал наиболее растрепанные книги из библиотеки. Изучал периодические журналы, которые выписывал дядя. И, наконец, счел необходимым ознакомиться с дядиной перепиской. Вы скажете, что чтение чужих писем не согласуется с понятием о морали? — с жаром продолжал я, хотя оба моих собеседника молча поглощали чай и ничего подобного не говорили. — Что ж! Если бы я обнаружил письма какой-нибудь влюбленной в дядю женщины… или даже женщины, которая была им соблазнена… то мгновенно предал бы письма огню.