Опасный возраст - Соня Фрейм

— Короткая стрижка.

— Железная у тебя логика.

Дэн только позевал и развалился поудобнее.

— Ну не знаю… попробуй выяснить.

— Как? — заинтересовался я.

Он почесал подбородок, поболтал ногой, а затем выдал:

— Скажи… скажи, что видел, как из ее дома выходил какой-то мужчина. И спроси типа: «Ой, а это не ваш молодой человек?».

— Как-то плоско…

— Или вот еще трюк: скажи, что тебя зовут на свадьбу! И заяви типа, что женятся только идиоты. И отследи ее реакцию. Большинство женщин неравнодушны к этой теме. Она тут же начнет тебе доказывать, что свадьба — это круто, и тогда ты ей: «А вы были замужем?». И ей нечем крыть. Она расколется.

Я уже смеялся в голос. На самом деле с Эленой все пошло бы по другому сценарию. Она спросила бы меня: «Ты считаешь свадьбу кошмаром? Почему?». И говорить буду в очередной раз я.

— Попробуй, конечно, подкатить… Попытка — не пытка. Но честно, — Дэн извиняюще наморщил лоб, — у тебя шансов нет. Говорю тебе как профи.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что она — взрослая, состоявшаяся в жизни женщина. А ты — школота.

— Это мы еще посмотрим, — упрямо ответил я, продолжая разглядывать ее фото на дисплее телефона.

Моя влюбленность в Элену стала безнадежной почти сразу. Мне просто повезло, что я оказался избит в том месте в то время. Наши с ней жизни при обычных обстоятельствах никогда бы не пересеклись. Потому что она уже давно получила признание и была где-то на самом верху этого мира. Я же только начинал что-то делать со своей жизнью.

Но я не мог о ней не думать. Это происходило против моей воли, в любую свободную минуту мои мысли возвращались к ней. Я только ее и видел перед глазами.

С Алиной так не было. Она вошла в мою жизнь вместе с весной, свежим ветром и пением птиц. Они сопровождали ее образ. Я был по уши влюблен в Алину, но она не обладала таким чудовищным магнетизмом. Элена несла с собой разрушение, придя в мою жизнь при обстоятельствах, которым сопутствовали насилие и кровь. Она творила уничтоженные миры и действовала внутри меня, как бесшумная атомная бомба. Это оказалась разновидность несчастной влюбленности, пожирающая с головой.

Она стала сниться мне каждую ночь, и это были отчаянные сны, полные невыраженных желаний. Я обнимал ее и жадно целовал, а она лишь смеялась, позволяя мне это делать со знакомым снисхождением. Я видел, как мы занимаемся сексом в том белом здании, которое построил я. Я хотел ее так, что иногда мне казалось, я слепну от своего вожделения.

И я не мог понять, чем я был очарован больше: ее личностью, манерой вкрадчиво залезать в душу или ее внешностью и телом.

Здание тем временем начинало строиться уже само. Арки выписывались одна за другой, колонны возникали из пустоты, и аркады прошивали башню за башней. Я уже почти не контролировал свою руку, понимая, что внутри меня открылась какая-то дверь и сейчас я — не более чем проводник безымянной воли, желающей обрести форму через мои руки.

В один из выходных она посмотрела мои эскизы, и я впервые увидел в ее глазах что-то вроде восхищения. Это была секундная вспышка, но я поймал ее.

— Ты нашел верный путь, — пробормотала она. — Прекрасно. Продолжай.

Впечатлить ее казалось раньше нереальным. Я не помнил, чтобы она выражала восторг по отношению к другим. Тем ценнее была эта похвала.

— Знаешь, что я думаю? Когда начинаешь с упоением творить, ты наводишь порядок в душе, — с отстраненностью сообщила она.

Мы сидели на балконе ее квартиры, укутанные в шарфы и свитера, и рисовали расстилающуюся внизу аллею. В тот раз мы учились работать с цветом. Для меня рисование красками стало своего рода пыткой. Я предпочитал черно-белую палитру, а с цветами возникало много противных нюансов: как минимум точность передачи того или иного оттенка — здесь мой глаз пока работал плохо.

— Да я уже понял, что нашел конструктивный способ маяться дурью…

— Как ты неуважительно отзываешься о своих рисунках…

— Ну, это я просто так сказал… Я понимаю важность того, что делаю.

— Ты, кстати, выглядишь обеспокоенным…

«Ты меня беспокоишь», — хотелось мне сказать, но язык, как всегда, ляпнул какой-то бред:

— Да есть одна проблема. Дочь маминой подруги выходит замуж.

Я и сам не понял, как эта глупая утка Дэна вдруг пришла на ум. Но ничего другого я не придумал.

«Ты идиот», — обреченно мелькнуло в мыслях.

— И в чем проблема? — ровно спросила она, быстро нанося мазки кистью.

У меня все обтекало. Я ненавидел акварель, настолько она была жидкой и неуправляемой.

— Ну-у-у… придется идти на свадьбу, — кисло заметил я.

— Сходи. Думаю, маме будет приятно, что ты проводишь с ней время.

— Да, но я ненавижу свадьбы!

Элена тихо рассмеялась и поинтересовалась:

— И на многих ты бывал?

— Ни на одной. Но это же жуткий отстой. Куча народа. Все едят, пьют и травят пошлые шутки про молодоженов…

— Да, такое бывает на свадьбах, — кивнула она, — но ты можешь там познакомиться с кем-нибудь. С симпатичной подружкой невесты.

— Ты что, знаешь, как это бывает?

— Я была пару раз на свадьбах… Обязательно найдется кто-нибудь твоего возраста.

— Нет, спасибо. Там будут одни бабушки и тетки за сорок.

Элена улыбнулась и покачала головой. Какой я забавный зверек.

На этом моя фантазия иссякла, и я больше не знал, как подъехать к животрепещущей теме. Еще где-то час я мучил эту аллею, а затем смачно закрыл альбом, зная, что краски еще не высохли.

— Ну зачем ты так? — укоризненно сказала она, заметив этот жест.

— Ненавижу акварель, — проворчал я. — Слишком жидко.

— Это потому, что ты кисть не отжимаешь. Тоже практика.

— Мне не нравятся цветные рисунки.

На этом мы и закончили. Ничего из того дня, кроме слипшихся от краски листов бумаги, не вышло.

В начале ноября у меня был день рождения. В этот день почти всегда лил противный дождь вперемешку с разваливающимся снегом. На моей памяти еще не было такого раза, чтобы погода была дружелюбнее. Одна мамина знакомая любит повторять, что погода в день рождения отражает характер человека. Что ж, значит, здесь мне тоже не повезло.

Я никогда ничего не ждал от этого дня. Конечно, мама всегда пыталась сделать что-то особенное. Она покупала торт, который я не любил, и он стоял в холодильнике недели две, пока его не выкидывали. С двенадцати лет мне перестали дарить какие-то вещи, и я просто получал деньги в конверте. Они уходили на всякую ерунду вроде кино и видеоигр.