Тридцать дней до развода - Ашира Хаан

Он умеет.

Иначе как так вышло, что я сижу у него на коленях — уже в комнате – и моя блузка наполовину расстегнута, а губы опухли?

Как я сюда попала, почему даже не заметила пути из прихожей и не удивилась тому, как пусто вокруг? Удивляюсь сейчас, пока Богдан увлеченно исследует губами мою шею и ключицы.

— Что это вообще за…

— Мой новый дом, — сообщает Богдан. — Переехал на днях. И хочу, чтобы ты переехала тоже.

Сердце обрывается и ухает куда-то в живот, в кипящее клубничное варенье, которое сварили порхающие там бабочки. Черт, не в первый раз в жизни мужчина зовет меня жить вместе, но почему так сладко-то?

Но я отвечаю:

— Нет.

И даже не объясняю. Он сам умный, сам все понимает.

— Хорошо, я подожду, — вздыхает.

И я все-таки плачу.

От того, какой он невыносимо хороший, почти идеальный. Меньше двух недель остается до момента, когда он станет совсем-совсем идеальный. Мое сердце бьется как ненормальное, выводя радостные мелодии своим стуком. Колет подушечки пальцев.

И все-таки, я должна сказать…

— Богдан…

— Повтори, — просит он, пока его ладонь невесть как пробирается под узкую деловую юбку. Горячая, нежная, настойчивая. Ух, как легко сейчас сдаться!

— Богдан, — повторяю я и ловлю вспышки в светлых глазах, от которых захватывает дух. — Прости меня. Я должна была сначала поговорить с тобой.

— Мне не за что тебя прощать, моя хорошая. — Он любуется мной так откровенно, что мне кажется — я теперь всю жизнь буду видеть себя только его влюбленными глазами. — Ты ничего не можешь сделать, что бы разочаровало меня в тебе.

— Я не должна была идти на свидание с твоим братом… — бормочу я, прячась у него на груди от этого откровенного взгляда, которого я сейчас не заслуживаю.

— Мне было очень больно, — спокойно говорит Богдан. — Но это ничего.

— Мне тоже было больно, когда ты обнимал Аллу, — признаюсь я в своей слабости.

— По-моему, это повод, чтобы обнять друг друга и немного согреть, как ты считаешь? — улыбается он, берет мои ладони и делает то, что я не решалась все это время, — засовывает под свою футболку. Касаюсь его кожи, глажу ее ладонями.

— Мне страшно, — говорю я, утыкаясь в его плечо. — Ведь так не бывает. Я уже обжигалась.

Его живот такой твердый под осторожными касаниями кончиков пальцев. Слегка царапаю его и слышу прерывистый выдох.

— Я знаю, — ласково говорит Богдан, и его ладони скользят по моей голой спине под блузкой. — Но я не предам тебя никогда, моя хорошая.

— Мне так хочется тебе поверить… — жалуюсь я, прикусывая мочку его уха.

— Попробуй, — говорит он и вдруг отстраняет меня от себя, тянется к валяющемуся на подлокотнике телефону. — Хочешь, я дам тебе нож, чтобы ты убила меня, если я обману?

— В смысле?! — пугаюсь я.

Он сошел с ума?

В одну секунду я верю, что он сейчас и правда принесет мне нож, даже запахиваю блузку, чтобы сбежать от этого сумасшедшего, но Богдан только качает головой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— У меня же бизнес, Даш. Бизнес не бывает без нарушений. Скину тебе кое-какие документы, которые могут привести меня на нары. Захочешь отомстить — лучше способа не найти.

— Не надо! — Я пытаюсь вырвать у него телефон, глажу по плечам, прижимаюсь всем телом. — Нет!

— Надо, Даш. — Богдан сгребает одной рукой мои запястья, прижимая к груди, пока заканчивает с телефоном.  — Все, переслал. А теперь хватит болтать!

Он кидает телефон на пол и опрокидывает меня на диван, задирает запястья вверх одной рукой, а другой гладит по вздрагивающему животу.

— Я тебя вызвал сюда как профессионала! Посмотри наверх!

Послушно поднимаю глаза, рассматривая черновую штукатурку потолка, а он трется колючей щетиной о нежную кожу на моей груди.

— Думаю, тут можно… — Ахаю от чувствительного укуса. — Отойти от традиционного белого и использовать ивори или экрю…

— Продолжай, — мурлычет Богдан. — Мне нравится экрю. Понятия не имею, что это, но нравится!

И все же не удалось уговорить Дашу остаться на ночь.

Отчаянная, растрепанная, зацелованная, она суетливо собирала вещи с пола, то и дело восклицая: «Ах, мои усики, ах, мои лапки, я так опаздываю!» — и уверяла, что Светка теперь точно-точно обо всем догадается!

Как мы были неосторожны! Как мы были беспечны!

Нарушили собственные клятвы!

Меня хватало только на ленивое: «Угу…» — за что мне доставалось сначала блузкой по морде, потом — сладкий-сладкий поцелуй, а потом — новая клятва, что это был один-единственный раз, мы все забудем и вообще взрослые люди, можем и потерпеть. Нет, убери свою логику, мужчина, что мне толку сажать тебя в тюрьму, если мое сердце снова будет разбито?

И вроде смешно и наивно, и так забавно и нежно, и так беззащитно и трогательно, что не было никаких сил отпустить ее в холодный враждебный мир — «Нет, не провожай!» — а все равно, когда она захлопнула за собой дверь, стало вдруг пусто.

Проследил с балкона, что она благополучно добралась до своего подъезда, а потом кинула мне сообщение, что дома, — вынув, наконец, из всех черных списков.

В тишине пустой квартиры без нее было как-то неправильно. На узком диване одному было гораздо удобнее, чем вдвоем, но так не хватало ее головы на плече и рук, обнимающих за пояс. Оставшиеся до развода считанные дни вдруг показались бесконечными, и засыпал я, как в детстве перед Новым Годом — мечтая, чтобы скорее наступило завтра и осталось на один день меньше до праздника.

С утра проснулся в отличном настроении, в постели, пропитанной запахом Даши, — даже прикрыл глаза и представил, что она просто убежала в ванную и скоро вернется, почистив зубы, прыгнет сверху и будет щекотать кожу кончиками светлых волос.

Она ведь моя, моя, от солнечной макушки до розовых пальчиков на ногах, которые так смешно поджимала, когда я их облизывал, — вся моя. Без сомнений. Кому нужны эти бумажки и штампы, когда она даже пахнет так, что хоть разливай по флаконам идеальный афродизиак — приберечь на старость. Хотя уверен, что и тогда буду ее хотеть не меньше.