Завет, или Странник из Галилеи - Нино Риччи

Как-то мы остались с ним вдвоем на берегу, я прибиралась после нашей трапезы. И вдруг он обратился ко мне:

— Как тебя зовут? — спросил он.

Я удивилась про себя: вот уже много дней он находится среди нас, и так до сих пор и не знает всех по именам. Но вслух лишь сказала:

— Мариам.

Я почему-то была уверена, что он заговорит со мной о чем-то важном. Но он попросту велел мне набрать для него воды, будто я была прислугой.

Стоит ли говорить, что мои нехорошие предчувствия относительно Иуды крепли день ото дня. Кто он, этот человек, о котором мы почти ничего не знаем? Как он оказался среди нас? Может быть, его кто-то прислал? Я попробовала поговорить об Иуде с Шимоном. Тот позволял себе говорить Шимону «ты», называя его Кефас, что было самым настоящим нахальством. Кефасом, или Камнем называл Шимона только Иешуа. Но Шимон неохотно говорил на такие темы. Я поняла, что, поскольку Иуда гостил в его доме, ему было неловко обсуждать его.

— Мы должны поступить так, как учил нас Иешуа, даже если нам неприятен этот человек, все равно мы должны принять его. Смотри на все это как на испытание, — посоветовал он мне в конце нашего недолгого разговора.

— Но он, возможно, кем-нибудь подослан, может быть, даже врагами, — не унималась я.

— Иешуа бы нам сказал, он наверняка понял бы это.

Мне же казалось, что Иуда набирает вес в нашем кругу с удивительной быстротой. Казалось, еще чуть-чуть, и он начнет учить нас.

Прошло совсем немного времени со дня появления Иуды среди нас, однако ему уже доверили держать казну общины. Я не знаю, каким образом он смог так расположить к себе, что Иешуа решился на такой шаг. Ведь в нашей помощи нуждалось много людей: больные, для которых мы покупали лекарства, голодные, которым мы добывали еду, нищие, калеки, слабоумные и еще много других несчастных и обездоленных, кому мы помогали в городах, где нам приходилось бывать. От наших денег, а значит и от того, в чьих руках они находились, порой зависела жизнь людей. Но никто и не подумал возразить против назначения Иуды казначеем. Что и говорить, не все хорошо представляли себе, что значит иметь деньги, так как жили натуральным обменом. Они даже радовались, что кто-то другой будет иметь дело с такой малопонятной штукой. Но я, как дочь купца, очень хорошо понимала, какая огромная сила заключена в деньгах и что на самом деле получает Иуда в свои руки. Кроме того, значительная часть денег была пожертвована моим отцом, и мне было совсем не безразлично, что за человек будет ими распоряжаться.

Наши встречи и беседы также значительно изменились. Теперь Иуда полностью завладевал вниманием Иешуа. Какой бы темы мы ни касались, он тут же спешил высказать свое мнение, втягивая Иешуа в спор, что совершенно не оставляло места для других. Иуда не без гордости говорил о том, что учился при храме в Иерусалиме. Мы верили, так как он очень хорошо разбирался в Писании и удачно его цитировал, чтобы подтвердить свою правоту. Иной раз даже Иешуа удивлялся его знаниям и отмечал, что тот знает даже больше, чем он. Но в Иуде при этом не чувствовалось ни набожности, ни благоговения, а лишь ловкость и изворотливость. Он был словно грек-казуист, сегодня доказывающий положение, которое завтра опровергнет в угоду другому. Я слышала, что таким приемам учат теперь при храмах, чтобы проповедники могли убедительнее подтвердить или оспорить все что угодно. Их учили отстаивать удобную истину, удобную для чьих-то карманов. Но я не переставала удивляться тому, что Иешуа ничего не видит.

Другая моя печаль была связана с младшим братом Шимона Андреасом. Совсем маленьким мальчиком он чуть не утонул в озере, после чего рассудок его помутился. Но при всем том он рос тихим и безобидным и, конечно, гораздо более остальных страдал от человеческой злобы и подлости. Иуда очень быстро все понял и тут же извлек из этого выгоду для себя. Он частенько угощал Андреаса то миндалем, то финиками, чтобы заполучить его расположение и потом сделать из него своего раба. Андреас носил Иуде еду с нашего стола, когда тот не был приглашен к нашей совместной трапезе. Если ночью было холодно, Иуда посылал его принести одеяло. Для меня все было ясным: Иуда подчинил Андреаса себе, может быть, даже околдовал, и юноше грозит опасность. Но почему же Иешуа так слеп? А ведь раньше, до того как Иуда появился у нас, Иешуа почитал Андреаса чуть ли не за своего сына или младшего брата. Тем удивительнее было то, что явное Иудино вероломство, казалось, даже умиляло его. Он несколько раз замечал, что такая привязанность чистого сердцем Андреаса говорит лишь об одном — о доброте Иуды.

Я решила наконец, что если остальные не могут заступиться за несчастного Андреаса, то мне самой надо набраться смелости и поговорить с Иешуа. Но сделать это было теперь не просто, так как с некоторых пор Иуда везде сопровождал его. Я отважилась на отчаянный шаг, придя к Иешуа как-то утром и попросив его пойти со мной к озеру.

Когда мы шли к берегу, мне казалось, что Иешуа за что-то сердится на меня. Но он вдруг сказал:

— Как я соскучился по нашим прогулкам.

Что и говорить, он снова завоевал мое сердце.

— Я тоже соскучилась по ним, — призналась я.

Было раннее утро, и поверхность озера была покрыта рыбацкими лодками. Помню, как еще ребенком, в детстве, я любила наблюдать за ними из нашего сада. Мне представлялось, что это не знакомое озеро, а какая-то особенная страна. Там есть свои леса, озера, горы и равнины. С тех пор как к нам пришел Иешуа, мое отношение к озеру изменилось, мне оно не казалось больше таким необъятным и загадочным.

Мы с Иешуа шли у самой кромки воды.

— Я бы не решилась спросить вас, но вы сами просили нас задавать вопросы, — начала я.

— Да.

— Не кажется ли вам, что Иуда может принести нам зло?

— Он что, обидел тебя? — в свою очередь спросил Иешуа.

— Нет, — сказала я, решив, что не стоит упоминать тот случай на берегу.

— Тогда что тебя так беспокоит?

— Я беспокоюсь о вас.

— Ты считаешь, что Иуда в состоянии навязать мне что-то и победить меня?

— Нет.

— Тогда ни о чем не тревожься, Бог принимает всех, даже тех, кто идет к нему со злом. Если Иуда идет к нам с добром, мы примем его и будем учиться у него, если же он посланец зла, значит, мы победим его, ведь за нами добро.

Но слова Иешуа не успокоили меня, а, наоборот, скорее растревожили. Я по-прежнему недоумевала, как может Иешуа мириться с присутствием того, кто, по моему мнению, воплощал собой зло. Мне необходимо поговорить с Иешуа, объяснить ему, выяснить, что он на самом деле думает. Но я внезапно поняла, что Иешуа уже не так близок мне. Он все больше казался мне чужим и отстраненным. Да, отстраненным — мне казалось, что я смотрю на него издалека.

Совсем скоро женщины нашей общины, которые в таких делах сведущи больше, нежели мужчины, узнали, что распространяемые о нас ложные слухи исходили именно от Иуды. Иуда не занимался тем, чем обычно занимались мужчины, не выходил в море, для того чтобы добыть пропитание. Вместо этого он целыми днями слонялся по рынку или сидел в трактирах. И в бесконечных праздных разговорах, которые он завязывал, получала новую силу клевета, распространяемая о нас Арамом, — его ложь о прокаженных. Слухи и доносы следовали за Иешуа, куда бы он ни направлялся, и даже опережали его появление. Бессмысленность всех этих сплетен была очевидна: прокаженным не было нужды сбегать из лепрозория, потому что Иешуа сам посещал больных, и всем об этом было хорошо известно. Но многие люди, к сожалению, склонны доверять лжи досужих разговоров гораздо больше, чем собственным глазам. И хотя действительность опровергала все сплетни, они все же причиняли нам немало вреда. Едва лишь кривотолки начинали стихать, как появлялся Иуда с его недомолвками и дотошными расспросами, тогда слухи снова набирали силу. К ним прибавлялись разные домыслы, в свою очередь обрастающие подробностями — одна невероятнее другой. А тут еще объявлялся какой-нибудь несчастный больной, просочившийся в город сквозь заградительную стражу. Он начинал маячить то тут, то там, спрашивая, где можно увидеть Иешуа. Тогда страхи вспыхивали с новой силой, ведь люди были уверены, что их опасения оправдываются.