Кукушонок - Ингрид Нолль

— Смешная у тебя софа, — сказал он. — Не это ли называют оттоманкой, госпожа учительница? У моей бабушки была кушетка, но выглядела она по-другому. А какие у тебя планы на маленькую комнату? Я имею в виду ту, где стены выкрашены в оранжевый цвет?

— А что?

— А ты не догадываешься?

Конечно же, я догадывалась. В мою будущую библиотеку придется поставить детскую кроватку, а скоро и манеж.

— Виктор тебе надоел?

— Ну да, — сказал Патрик. — Раз уж у тебя теперь каникулы, хотелось бы разок-другой выспаться.

Маленький ребенок еще как может помешать в интимные часы. Когда я лежу у Патрика в спальне, Виктор — постоянный свидетель нашей любви. А если Патрик у меня наверху, то его терзает тревога, услышит ли он в случае чего крики Виктора, поэтому спим мы отдельно.

Раньше в первый день каникул я долго валялась в постели, а теперь пришлось проснуться уже в четыре утра. К счастью, Патрик научил меня заготавливать бутылочку еще с вечера. Сонная, я выбралась из-под одеяла, включила электроподогреватель и призадумалась: а так ли уж мне хочется иметь собственного ребенка?

С пяти до девяти царила тишина, потом Виктор снова напомнил о своих правах.

Патрик, кажется, упивался долгим сном без помех, с нижнего этажа не доносилось ни звука — ни от отца, ни от сына.

Когда Виктор — сытый и в свежем подгузнике — снова лежал в кроватке, я сварила себе кофе и принесла газету. Прямо на первой полосе я увидела небольшое фото мамы Виктора: «Видел ли кто-нибудь Биргит Тухер после 4 июня? Подробнее об этом читайте на 9-й странице».

На девятой странице было опубликовано фото крупнее, и я лихорадочно продолжила чтение: «Пользующаяся всеобщей любовью учительница Вайнхаймской гимназии имени Генриха Хюбша пропала с 4 июня…»

Это я давно знала и потому пропустила половину статьи.

«Вокруг Альгейского озера, в котором был найден легковой автомобиль пропавшей, до сих пор не смогли обнаружить никаких дополнительных следов. Рыбоводческие пруды и заводи в окрестностях были обысканы при помощи лесников и егерей. Планируется операция дежурных полицейских отрядов в составе ста пятидесяти человек с несколькими собаками-ищейками, натасканными на обнаружение трупов…

На банковском счете госпожи Т. с тех пор также не было никаких изменений…

…Разосланы телеграммы по всем полицейским участкам, а также в Федеральную криминальную службу…

…Тех, кто владеет какой-либо дополнительной информацией в связи с этим делом, настоятельно просим обратиться в ближайшее отделение полиции. Абсолютная секретность гарантируется».

Мне бросилось в глаза, что ни Виктор, ни — в первую очередь — Штеффен не были упомянуты ни словом. Продолжает ли он лежать в искусственной коме? Ясно, что он является главным подозреваемым. С другой стороны, ведь могло быть и так, что Биргит, ослепленная страхом, ринулась на машине прочь — и среди ночи у нее кончился бензин. Допустим, денег у нее при себе не было, тогда она, может быть, приткнулась на придорожной площадке, чтобы подремать в машине. И там на нее напал какой-нибудь серийный убийца, убил и увез на своей машине.

Или даже — а вдруг? — Биргит до сих пор жива? Что, если она уничтожила следы, чтобы где-то в другом месте начать новую жизнь? С французским любовником, например, где ребенок был бы для нее помехой? Мне трудно это представить, как все матери, она была привязана к малышу всем сердцем, неважно, кто был его отцом — Штеффен или кто-то другой.

Неважно? А если Виктор был плодом изнасилования?

Можно ли вообще любить такое дитя? Я читала, что многие боснийские женщины, которые забеременели в результате изнасилования военными и не имели возможности сделать аборт, после родов отказывались от этих детей и не хотели их никогда больше видеть.

Независимо от того, был ли убийцей муж Биргит или нет, больше всего меня волновало, что будет с Виктором. Официально его отец Штеффен, и родительские права у него.

После того как я трижды перечитала эту статью и подробно разглядела фото Биргит — снимок был сделан наверняка еще до беременности, — у меня зазвонил телефон. Это был Гернот. Он звонил из своего офиса.

— Ты уже читала газету? — нетерпеливо спросил он.

— Как раз читаю, — сказала я. — Мне хотелось бы сразу спросить тебя об одной вещи: тебя уже допросили в полиции?

— Давно уже, — сказал он. — Но я даже не заикнулся там о твоем абсурдном подозрении. Я не отец этого ребенка, и баста.

Это же написано у меня черным по белому, но я не выдала себя.

— Гернот, я никогда не сомневалась в твоих словах. Но знают ли уже полицейские, что ты прошлым летом ездил с Биргит во Францию?

— Стану я им об этом сообщать, как же, — сказал он. — И очень надеюсь, что ты тоже меня не подставила.

Насчет этого он мог быть спокоен. Но какой ему видится роль Штеффена во всем этом спектакле?

— Аня, слово «спектакль» тут совершенно неуместно. Тут разыгралась трагедия. Теперь, задним числом, я признаю твою правоту: Штеффен, вероятно, хотел меня убить, когда в тот вечер принес ребенка тебе.

Судя по всему, он уверен, что убийца — Штеффен. Мы распрощались на сей раз дружелюбнее и пообещав держать друг друга в курсе происходящего.

В одиннадцать утра Патрик наконец объявился у меня, все еще в пижаме и небритый. Чмокнул меня на ходу, спросил, как я провела ночь, и самодовольно улыбнулся, когда я демонстративно зевнула.

Виктор валялся на шкуре белого медведя, доставшейся мне от матери, и тут же потянулся ручками к главному персонажу своей жизни. Я протянула надувшемуся от важности Патрику газету и поставила воду для кофе.

С младенцем на руках Патрик читал новости и внимательно разглядывал фотографию Биргит.

— Не могу вспомнить, как выглядела репетиторша Мануэля, — сказал он. — Мне кажется, я видел ее только раз. Действительно хорошенькая женщина, но наш Виктор в любом случае гораздо красивее ее.

Я ощутила легкий укол: вот еще один, кому Биргит кажется особенно привлекательной. Я в сравнении с ней чувствую себя синим чулком. Вдобавок ко всему я сегодня — из страха, что Виктор меня перепачкает, — надела свой старый серый пуловер. И — как в каждые каникулы — на лбу у меня вскочил прыщ в связи с критическими днями.

— Что-то у тебя в последнее время глаза на мокром месте, — заметил этот засоня, протягивая мне чашку. — Наверное, пару дней отпуска тебе все-таки нужно дать.

Разумеется, поездка в отпуск была бы самой желанной. Но с младенцем, которому нужно давать бутылочку в четыре часа утра, ночлег в отеле превратится в поездку ужаса. Я бросила косой взгляд на нашего зеницу ока, который с ангельской миной невинности пускал слюну на мой диван.

— У него, наверное, режутся зубы, хотя ему еще рановато, — извинился Патрик за малыша, посадил его верхом на колено и стал его подбрасывать, насвистывая мотивчик из телесериала Бонанца.