Бразилия - Джон Апдайк

– Я боюсь, Тристан, – шепотом призналась она.

– Чего? Это же твои соплеменники.

Ее оскорбили враждебность и злость, сквозившие в его голосе. Между ними внезапно возникла пропасть. И это после долгого путешествия, во время которого их высохшие тела почти слились в одно!

– По крайней мере, нас накормят. Эти негодяи толсты, как свиньи. Голос Тристана чуть смягчился.

По расширяющейся тропинке отряд по склону холма спустился к реке. Расчищенные поля и ухоженные посадки маниоки и бобов подготовили их к появлению поселка – беспорядочного скопления круглых, крытых пальмовыми листьями хижин, одни из которых были лишены стен, как полагается у индейцев, а другие имели толстые бревенчатые или глинобитные стены, обеспечивая европейцу иллюзию замкнутого пространства. Вдоль реки стояли рядами деревянные подставки для вяления рыбы и рамы из жердей, на которых сохли сети. Неподалеку в куче щепы валялись и несколько недостроенных долбленых лодок. Выгоревшее на солнце знамя с крестом и щитом трепыхалось на бамбуковом шесте, венчавшем крышу самого большого здания в поселке помещения для собраний, куда могло поместиться все население. Через час, после того как ловкие и настойчивые индейцы накормили и помыли пленников, их доставили именно в это здание, где уже собралась толпа, и подвели к другому бронзоволицему мужчине – постарше и постройнее; он сидел в похожем на трон плетеном кресле с высокой спинкой, украшенной пятнистой шкурой и головой ягуара с оскаленной пастью.

– Я имею честь быть капитаном сей бандейры отважных и набожных паулистов, – сказал тот, иронично представляясь пленникам. – Мое имя Антониу Альварес Ланьес Пейшоту. Ты уже знакома с моим младшим братом Жозе де Альваренга Пейшоту.

Борода у Антониу была клинышком, фамильный бронзовый цвет лица на скулах и большом горбатом носу переходил в золото. Заметив, что Изабель не сводит глаз с его носа, он приложил к нему палец и сказал:

– Моей матерью была индианка-карижу, а отцом – новый христианин, точнее говоря, один из бывших сынов Авраамовых, как и половина населения Сан-Паулу. Влияние Священной инквизиции Баийи не распространяется на наш юг, хотя, – торопливо добавил он, – иезуиты не обнаружили бы у нас недостаточного рвения в соблюдении веры, клянусь ранами на теле Господнем. Мы ли не рисковали жизнью и здоровьем ради спасения душ язычников? Разве не бродили мы годами по адской земле кактусов и муравейников, разве не терзали нас самые ужасные острозубые рыбы и насекомые, каких только Создатель всего сущего изволил сотворить? Разве не осаждали нас безжалостно дикари, коих мы стремились спасти от греха, дикари, вооруженные и доведенные до безумия испанскими иезуитами, этими тварями в черных сутанах, изменниками своей расы и веры?

Казалось, эти риторические вопросы обращены не столько к Изабель – хотя даже в самые страстные мгновения своей речи оратор не сводил с нее блестящих маленьких глазок цвета янтаря, – сколько к отряду оборванных воинов, толпившихся за спиной у пленников.

– Ради собственной выгоды и разврата эти богохульники пестуют неверных, – поносил он иезуитов, – в так называемых резервациях, содержа их в наготе и безделье. Мы в наших поселениях и королевских имениях уже давно обратили бы их в боговдохновенную веру, научили полезному труду и одели в цивилизованную одежду.

– Я слышала о королях, – робко встряла Изабель. – Но они правили очень давно.

– Да, – оборвал ее круглолицый Жозе, – долго блуждали мы по здешним дебрям, дав обет не возвращаться домой без индейцев и золота. Ну а ежели мы и переживем парочку королей, а по дороге чудесным образом родим пару-тройку ребятишек, что с того? Ведь мы вернемся в наши имения богатыми людьми, с полчищами работящих слуг. Если что, можем обменять их на участки земли! Белое золото – наша цель, красное золото – наша добыча!

Антониу, подняв палец, остановил страстную речь брата.

– Мы вербуем еретиков ради их же спасения, – напомнил он своему отряду, обращаясь тем не менее к Изабель. – Они бьют нас по правой щеке, мы подставляем левую: только захватываем их в плен, в то время как они, окажись на нашем месте, просто убили бы своих пленников. Во мраке своего безбожия они поедают мозг и внутренние органы своих врагов, чтобы обрести храбрость в бою. Мы же искореняем эти дурацкие обычаи и обучаем настоящей науке и полезным ремеслам. Так, невзирая на ужасы сражений, мы дарим им милость Спасителя, а они отплачивают нам за это отравленными стрелами!

Услышав такую витиеватую речь, никто не смог удержаться от смеха; остальные члены бандейры весело зашумели, а Жозе доверительно, с хитрецой, как давним знакомым, признался Тристану и Изабель:

– Правда, если мужчины молоды и слабы и не могут работать, а женщины слишком стары, чтобы согреть мужчине постель, мы, конечно, с ними не возимся.

– Значит, все эти туземцы, – Изабель спросила Антониу, – ваши рабы?

– Умоляю тебя, дитя мое, не произноси это слово. Порабощение туземцев запрещено строгим королевским указом и многократно осуждено папскими буллами. Управлять ими – вот наши намерения. Тех же, кого ты видишь вокруг, всех этих тупи, гуарани и кадивеу, мы просто убедили присоединиться к нам, и они стали нашими проводниками и любезными товарищами. Многие из нас рождены индейскими матерями, и мы, в свою очередь, продолжаем род тем же путем. Другие, правда, были бы рады убежать со службы, да не могут. Господь еще не благословил наш поход богатым урожаем обращенных душ, а многих из вновь обращенных Господь, увы, призвал в царство небесное, наградив оспой или лихорадкой. У нашего священника кончились запасы драгоценного вина, и он уже не может причащать их перед смертью.

– Эти негодяи бегут от нас, – вмешался Жозе, – они бегут от нас, даже умирая! Они столь неблагодарны, что останавливают биение своих сердец! Вот почему, госпожа, твой негр – настоящее сокровище для нас; даже в Сан-Паулу не многие могут позволить себе чистокровных черных рабов. Эту расу Господь создал для того, чтобы обогащать их благодетелей: сыны Хама должны служить сынам Сима и Иафета. Они живучи. Да, они тоскуют по своей отвратительной родине, вырезают себе идолов и бьют в барабаны, а если их набирается изрядное количество, то, сбившись в стаю, они поднимают мятеж и бегут в леса, где строят поселения, в которых царят разврат и анархия – все это так; но они не мрут, как индейцы.

– Он не раб! – воскликнула Изабель.

Кустистые, рыжие с проседью барочные брови Антониу удивленно приподнялись.

– Кто же он в таком случае?

– Он мой... он мой спутник, мой муж, – сказала Изабель. Она собралась с духом, приготовившись к граду насмешек, ибо говорить об упрямо молчащем существе, которое держат в ошейнике и на цепи, подобно собаке или обезьяне, как о своем муже, было полным абсурдом, однако слова ее утонули в удивленной тишине. – Я люблю его, – произнесла она в этой тишине тонким срывающимся голосом: сколько километров она несла свою любовь через просторы Бразилии, как тонкую фарфоровую вазу.