Эдит Пиаф. Без любви мы - ничто - Жан-Доминик Брийяр

…Pour la calmer, je cherche un truc

Je me dis, voyons…

Je vais lui donner raison!

…Et je lui dis: «Eh hen! C’est moi qui

ai tort!»

«Ah! Tu l’avoues!» qu’elle dit.

Alors… tut-tut-tut

Et ça regueule, ça madame…

…Чтобы ее успокоить, я прибегаю к хитрости,

Я говорю себе: посмотрим…

Я соглашусь с тобой!

И я ей говорю: «Хорошо, я был не прав!»

«А! Ты признался!» – вот что говорит она.

И снова… тю-тю-тю…

Она снова начинает вопить, эта мадам…

Песня заканчивается приказом, брошенным Эдит будто бы невзначай: «Jaques! Tu viens, oui?» («Жак, ты идешь, да?»)

Через три дня после бракосочетания Пиаф написала своему другу Жаку Буржеа: «Чем больше я узнаю Жака, тем больше его ценю. Ты так хотел видеть меня спокойной, что ж, я спокойна. Я больше нисколько не боюсь грядущих дней»[114].

«Я его ценю», «грядущие дни» – как причудливо звучат эти слова из уст обычно необыкновенно страстной женщины, женщины, совершенно не озабоченной собственным будущим. Такая выдержка, такая осторожность, не присущие взрывному характеру звезды, свидетельствуют о ее горячем стремлении к стабильности, к покою, который наступил после долгих лет бурных, изнуряющих романов. «Я не думаю, что она была по-настоящему влюблена в Жака Пилля, – дает свою оценку происходящему Филипп-Жерар. – Но она была искренне привязана к нему. Он был очарователен, такой прекрасный парень. Настоящий весельчак, и она доверяла ему. Это был брак по расчету. Он тоже не был в нее влюблен. Это была скорее дружба-любовь, а не всепоглощающая страсть».

Наконец-то Пиаф нашла мужчину, мало в чем ей уступающего. С Пиллем, известным в США не меньше, чем она сама, Эдит не должна была изображать из себя Пигмалиона. И хотя они с мужем занимались одним и тем же ремеслом, она никогда не видела в нем соперника в профессиональном плане. Они не соперничали, они дополняли друг друга; они не сражались за славу, но всегда подставляли друг другу плечо. Видимость счастья, в которое Эдит так хотела верить. И она будет верить в него, правда, не слишком долго.

После того как закончился нью-йоркский ангажемент, супруги завернули в Монреаль, а затем отправились в Голливуд, там с 23 декабря 1952 года по 6 января 1953 года Эдит выступала в кабаре «Мокамбо». Несмотря на многочисленные поездки по Соединенным Штатам, Пиаф впервые приехала на запад страны, где заметила, что не столь популярна, как в Нью-Йорке. Американские гастроли продолжались: Сан-Франциско («Каррэн Театр»), Лас-Вегас («Отель и Казино»), конечной точкой турне стал клуб «Копа Сити Майами» во Флориде.

12 марта новобрачные вернулись в Париж. 21 марта Пиаф, которая перед отъездом продала свой особняк в Булони, переехала в новую квартиру – просторные апартаменты, которые семья сняла на бульваре Ланн, дом 67-бис, всего в двух шагах от Булонского леса. В этой квартире певица будет жить вплоть до своей смерти.

Месяцем позже «супруги Пилль» выступали в парижском театре «Мариньи», эту программу газета «Paris-Presse» назовет «неоромантическим совместным концертом». За странным названием скрывалось представление, состоявшее из трех актов: первое отделение – сольный концерт Жака, затем сольный концерт Пиаф, и наконец пьеса Кокто «Равнодушный красавец», которую Пиаф исполняла в 1940-х годах вместе с Полем Мёррисом. Теперь она играет ее с Пиллем.

В статье в «Paris-Presse», посвященной спектаклю, обозреватель подшучивает над «добропорядочной, солидной» публикой, собравшейся в зале, в частности он пишет: «Избранная аудитория вчера вечером в «Мариньи» аплодировала господину и госпоже Пилль, которые преподнесли ей трогательный спектакль, и эти добродетельные граждане были счастливы, что на один вечер могут спуститься с небес, соприкоснуться с грязью жизни и послушать самую знаменитую музу тротуаров».

«Paris-Presse» вторит газета «Le Monde», в которой Кристин де Ривуар начинает свое обозрение словами «Эдит Пиаф обуржуазилась…», после чего добавляет: «но сделала это весьма искусно, потому что карьера этой бесподобной актрисы еще далека от заката». Затем будущая романистка детально разбирает новые песни Пиаф: «Вот “Les Amants de Venise” (“Венецианские любовники”), баркарола, прославляющая бедных влюбленных, которые грезят о том, как они проплывают на гондоле под Мостом Вздохов, а все потому, что идет дождь и они мокнут на площади Италии в Париже; вот “Manuel” (“Мануэль”), и вот наконец “Bravo pour le clown” (“Браво клоуну”). Эта последняя песня, написанная Луиги, – настоящий шедевр. Словно сломанная марионетка, Эдит Пиаф рисует на своем лице крошечной белой ручкой физиономию бедного рыжего клоуна, который всегда так смешит нас. Она превращается в Рикки Хохолка. В ее глазах застыла вся скорбь мира. Это фантастика»[115].

Эти новые песни Пиаф запишет на диск в конце мая. Без сомнения, пропевая последние строки стихотворения «Bravo pour le clown» Анри Конте, Эдит думала о себе:

Le cirque est déserté

Le rire est inutile

Mon clown est enfermé dans un certain asile

Succès de camisole

Bravo de cabanon

Des mains devenues folles

Lui battent leur chanson.

Цирк опустел,

Смех бесполезен.

Мой клоун заключен

в каком-то доме для умалишенных.

Успех в смирительной рубашке.

Браво в одиночной камере для буйных.

Руки, ставшие безумными,

Отбивают свою песню.

Она тоже после того, как стихали восторженные крики «Браво!», оказывалась пленницей «смирительной рубашки»[116], пленницей безумия, пленницей морфия, без которого больше не могла обходиться. Она принимала его не для того, чтобы убежать в вымышленный, искусственный рай или чтобы ускользнуть от нищеты, как это делали некоторые американские джазовые музыканты. Она принимала морфий, чтобы бороться с физической болью.

Пиаф привыкла к наркотику после автокатастрофы, случившейся летом 1951 года. Сначала Эдит, чья мать умерла с иглой в руке, пробовала «соскочить». Но, поняв, что наркотик, иногда смешанный со спиртным, позволяет ей продолжать делать то, что она любит больше всего на свете, а именно петь, она безраздельно отдалась пагубной привычке. Морфий помогал ей справляться со страшными болями, которые француженка испытывала до конца жизни: Пиаф мучилась ревматизмом суставов.

В начале июня, сразу после завершения сезона в театре «Мариньи», по настоянию Жака Пилля Эдит легла в клинику Мёдона, где прошла курс лечения дезинтоксикацией. В то время, когда наркомания еще рассматривалась обществом и медициной как некий порок, который следует искупать слезами, такой поступок требовал огромного мужества и силы характера. Несколько раз «оступившаяся» певица с достоинством вынесла все испытания. В следующем году, в феврале и июле 1954-го, она пройдет два повторных курса лечения от наркозависимости.