Эдит Пиаф. Без любви мы - ничто - Жан-Доминик Брийяр

30 числа того же месяца Эдит можно было услышать в отеле «Адолфус» в Далласе, Техас. 13 декабря она уже прилетела в Лос-Анджелес, чтобы вплоть до конца года выступать в кабаре «Мокамбо» в Голливуде. Параллельно маленькая француженка еще находила время посещать студию «Capitol», где записала несколько песен, слова которых были переведены на английский язык.

В начале января Эдит вернулась на восточное побережье США, чтобы дать концерт в «Конститьюшн-холл» в Вашингтоне и еще один – в Филадельфии. Затем, 12 января, она должна была сменить великого Игоря Стравинского на сцене «Карнеги-холл», в этом зале певица выступала год назад. Но за два дня до начала концерта Пиаф оказалась прикованной к постели; диагноз: бронхит, синусит и начинающийся конъюнктивит. Все говорят об отмене выступления, но ставки слишком высоки. Задействовав последние ресурсы организма, певица превозмогла усталость и болезнь, чтобы в условленное время подняться на сцену и исполнить двадцать три песни перед самой солидной аудиторией: среди зрителей был и посол Франции Эрве Альфан.

В конце зимы Пиаф, словно блоха, скакала между Монреалем, Торонто, Чикаго и Гаваной, затем 27 марта 1957 года впервые отправилась в Аргентину. В Буэнос-Айресе актриса выступала вместе с Жаком Пиллем, их совместные представления в «Театро Опера» продлились вплоть до 15 апреля. Через четыре дня Эдит уже пела на сцене «Копакабана» в Рио-де-Жанейро, здесь она провела целый месяц, прежде чем, как и в предыдущем году, закончить бразильские гастроли в городе Сан-Паулу, который она покинет 6 июня.

Вроде бы можно было остановиться и вернуться во Францию, чтобы отдохнуть. Но нет, несмотря на сильное истощение, Пиаф вознамерилась продлить гастроли в Америке еще на два месяца. За это время она успела побывать сначала в Сан-Франциско, где пела в «Венецианском зале» отеля Фермонт, затем – снова в Голливуде, в «Мокамбо». И лишь 8 августа в 12 часов 40 минут она прибыла в «Орли». Так закончились почти два с половиной года гастролей, во время которых Эдит Пиаф провела во Франции всего четыре месяца, и из них только пару недель дома, на бульваре Ланн.

Понимая, что больше не выдержит бешеного темпа сценической круговерти, Эдит решила прервать изнуряющую гонку за славой. До 25 октября она больше не выйдет на сцену. Два с половиной месяца без публики, без общения со зрителем, столь необходимого для ее существования или, скорее, для выживания. Такого с ней давно не случалось. В течение всего этого периода певица отдыхала, в частности гостила в Ришебурге у Луи Баррье. В Париже она порхает, встречается с друзьями, посещает модных кутюрье, репетирует с Робером Шовини. И, как обычно, ищет новые песни, новые таланты.

Складывается впечатление, что долгое пребывание в Америке расширило музыкальные горизонты певицы. В течение многих месяцев, проведенных в США, Пиаф не только познакомилась с американской музыкой, но и постаралась проникнуть в ее суть. Так, на Бродвее она наслаждалась мюзиклами, слушала джаз и блюз в небольших клубах, восхищалась великими американскими певцами, среди которых была и незабвенная Билли Холлидей, с ней не раз еще будут сравнивать саму Пиаф. Обогатила духовный мир певицы и яркая культура Латинской Америки. В Мексике Эдит открыла для себя оркестр марьячи[126], а из Аргентины привезла милый вальс, написанный перуанцем Анхелом Кабралом, чьи мелодии просто очаровали француженку.

Как это случилось с «Padam, padam» Норбера Гланзберга, Пиаф услышала в «латинском» вальсе «королевскую» музыку, к которой следовало подобрать достойные слова. Каждого, кто приходил к певице домой осенью 1957 года, она заставляла слушать волшебный вальс и просила написать подходящие стихи. Но никто не решался взяться за работу. Однажды в гости к Эдит пришел Мишель Ривгош (псевдоним Мариано Руиза), автор-исполнитель, чья песня «Mea culpa» («Моя вина») получила гран-при Довиля в 1954 году. Чрезвычайно застенчивый молодой человек явился к звезде, чтобы представить свой перевод знаменитой американской песни «Allentown Jail» («Тюрьма Аллентауна»), которая во французском варианте стала называться «Les Prisons du Roy» («Королевские тюрьмы»). Когда молодой поэт уже вознамерился распрощаться с хозяйкой, Пиаф задержала его на пороге: «Я тут привезла из Южной Америки одну мелодию. Не хотите послушать? Может быть, вам удастся написать слова?» Бормоча что-то невнятное, Ривгош удалился, держа под мышкой партитуру. Вместо «до свидания» на прощание Пиаф бросила: «Можете звонить мне в любой час дня и ночи».

Вернувшись домой, автор взялся за технически нелегкое дело: прежде всего нужно было сочинить слова, которые подчеркивали бы чередование сильных и слабых долей вальса. Плюс к этому он должен был придумать историю, достойную великой Пиаф.

Кто знает, быть может, он вспомнил финальную сцену фильма «Enfants du paradis» («Дети райка»), сцену, в которой актриса Арлетти и актер Жан Луи Барро раз и навсегда теряют друг друга в ликующей толпе? В любом случае, как и фильм Марселя Карне, текст, вышедший из-под пера Ривгоша, описывает пару, подхваченную людским потоком, который разлучает их, уносит в разные стороны.

Чтобы подчеркнуть это волнообразное движение, автор текста намеренно прибегает к ритмической асимметрии, чередуя александрийский стих[127]с одиннадцатисложной стопой:

Je revois la ville en fête et en délire

Suffoquant sous le soleil et sous la joie

Et j’entends dans la musique, les cris, les rires

Qui éclatent et rebondissent autour de moi.

Я снова вижу город в празднике и в горячке,

Задыхающийся от солнца и радости,

И я слышу музыку, крики, смех,

Который взрывается и скачет вокруг меня.

Бесформенный, одуряющий, доводящий до головокружения припев с его повышениями и понижениями ритма буквально на физическом уровне заставляет слушателя сопереживать героям этого неравного боя:

Emportée par la foule

Qui nous traîne

Nous entraîne

Nous éloigne

l’un de l’autre

Je lutte et je me débats.

Унесенная толпой,

Которая нас тащит,

Нас держит,

Удаляет нас

Друг от друга,

Я борюсь, и я отбиваюсь.

Записанная 25 ноября на улице Жанне в студии, принадлежавшей кинематографисту Жану Пьеру Мельвиллю, песня «La Foule» («Толпа») стала одной из тех новинок, которые Пиаф представляла в «Олимпии» начиная с 6 февраля 1958 года. Для исполнения этой блистательной композиции певица придумала чрезвычайно сдержанную мизансцену: только движение рук – рук, которые тянутся вверх в отчаянном порыве, ладони обращены к публике. «Пиаф всегда была скупа на жесты, – комментирует это выступление Серж Юро. – Она никогда не делала ничего лишнего. И чем сильнее она была утомлена, тем более чистым становилось ее выступление. В “La Foule” она сократила жестикуляцию до минимума. Когда она выходила на сцену, можно было подумать: “Старуха”, а затем она превращалась в юного Пьеро…»