Скрытая бухта - Мария Орунья

Что-то начало происходить среди каменистых дорожек, среди колониальных и традиционных кантабрийских построек, что-то, что не могли сдерживать ни ярость моря, ни тяжелые величавые взгляды модернистских дворцов, ни предостережения взрослых. Девушки проживали те дни как последние мгновения жизни на этом свете. Сдержанно, но во всей полноте.

Может быть, это все вечерний свет.

Может, сангрия тети Ампаро.

Может, мягкий летний зной и страх, что завтра не наступит.

Может, дело было в темно-синих глазах Луиса. Или во взглядах, которыми парни провожали сестер, когда те, проходя мимо, оставляли после себя шлейф аромата ромашки и фенхеля.

В чем же было дело? Возможно, это все музыка праздничного оркестра, пронизывающая воздух, и беспечные обещания, которые нашептывались на ушко.

В августе 1944 года Хане уже шестнадцать, Кларе восемнадцать. Они превратились в красивых женщин с длинными блестящими волосами каштанового цвета. Но красота их застенчива, прячется в поношенной и выцветшей дешевой одежде. Клара уверенна и независима, от нее так и веет силой, хотя кажется, что она постоянно настороже, постоянно подозрительна; она рядом, но всегда где-то далеко, будто внутри нее колодец, до которого никому не добраться, – холодная пропасть, принадлежащая ей одной.

Хана по-прежнему ни на кого не похожа, ее изящество и элегантность не могут скрыть ни одежда, ни бедность. Все думают, что они с Луисом встречаются, потому что она позволяет ему провожать себя после вечеринки до дома тети Ампаро и дяди Пепе.

Все знают, что он ездил на гуляния в Ла-Караву, которые зимой по воскресеньям проводятся на старом складе в Инохедо, и там танцевал с ней под шарманку, которую заводили деревенские музыканты.

Также всем известно, что целых четыре года Луис каждое лето ездил на автобусе в Инохедо, а там пересекал устье Сан-Мартин на лодке дона Китерио и попадал в Рекехаду, где в украшенной разноцветными флажками эвкалиптовой рощице по воскресеньям устраивались танцы. Пользуясь возможностью переночевать в доме двоюродного брата, служившего в полиции в Убиарко, неподалеку от Суансеса, он тратил время и деньги на дорогу, лишь бы упросить зеленоглазую девчушку потанцевать с ним хотя бы разок, пока играющие в беседке оркестранты наполняли музыкой оживленный ночной лес.

Сегодня действительно поздно: уже почти десять. Хана пожалуется, что лодка дона Китерио опоздала, скажет, что приплыла поздно, чтобы забрать их, приличных молодых девушек, возвращавшихся с воскресного вечера. Домой ее провожает Луис, они только вдвоем, потому что предполагаемая компаньонка, то есть Клара, отбыла в Торрелавегу два часа назад.

Клара уже два года служит в городе, в том самом доме, где выучилась на служанку и где столько лет стряпала бабушка Хулия. Клара прибирает в доме, присматривает за детьми, готовит, а также встречает у входа важных гостей, так как сеньоры повысили свой статус – а ей жалованье – благодаря выгодным инвестициям в Уругвае. Но Клара там одна. Бабушка Хулия умерла в прошлом году, что-то с легкими, сказал врач. В них скопилось слишком много жидкости, объяснил он, как в водоемах после ливней.

Но Хана сейчас не думает о Кларе. Она думает о себе, о том, что теперь она настоящая блудница, но тут же мысли эти отступают под натиском фантазий, что она позволит Луису нынче вечером. Страстное желание сжигает ее изнутри, пульсирует где-то внизу живота, но рассудок кричит “нет”, призывая сохранять достоинство, вот только чувства отказываются следовать разуму.

Луис отчаянно покрывает ее поцелуями, лежа на ней, пока их тела движутся на теплой соломе в конюшне дона Гумерсиндо, всего в каких-то двухстах метрах от ее дома. Сосед даже не подозревает, что в этой развалине приютились юные влюбленные.

Луис медленно расстегивает блузку Ханы, стараясь не спешить, сочетая глубочайшее уважение к девушке с самым нестерпимым желанием.

– Только не лифчик, лифчик нет, – умоляет Хана.

– Нет, не волнуйся, не лифчик, – уступает Луис, не прекращая целовать ее, сплетая свой язык с ее, почти поддаваясь животному инстинкту, почти теряя над собой контроль. – Только чуть-чуть, совсем чуть-чуть… пожалуйста, только чуть-чуть, – умоляет он, трогая ее грудь через лифчик, лаская все быстрее и быстрее.

Хана, забыв про приличия, расстегивает хлипкую застежку, уступая похоти этот последний бастион. Луис теряет голову, набрасывается на ее грудь, мягкую, горячую, с набухшими розовыми сосками. Ласкает их сначала медленно, восторженно. Наконец-то он наслаждается близостью после стольких лет. Затем, разрываясь между губами и шеей Ханы, он долго смотрит в ее зеленые кошачьи глаза и спускается вниз, накрывая губами грудь, преподнесенную ему точно дар. Он лижет, сосет, покусывает, и каменная эрекция рвется из штанов, рвется в Хану, в ее влажное, обволакивающее тепло.

– Нет, это нет, – молит девушка, осознав, что он расстегивает штаны, но и сама она полностью во власти желания.

Он не отвечает. Убирает руку с пуговиц на штанах и вновь ложится на Хану, мягко заставляя ее раздвинуть ноги, пока сам он отчаянно движется сверху, покрывая жадными влажными поцелуями ее груди, безжалостно пожирая их, крепко сжимая своими загрубевшими, отполированными морской водой руками. Хана не успевает понять, что произошло, как вдруг он, тяжело дыша, завершает свои дикие движения, кончив в штаны. От трения их промежностей она испытала что-то похожее на оргазм – жгучий, влажный и неведомый жар. Несколько восхитительных минут они лежат в обнимку. Наконец Луис достает из кармана серый носовой платок, сует руку в штаны и вытирается. Она никогда не видела его голым. Он вновь ложится на девушку и обнимает ее, целует в шею. Она мягко, игриво отталкивает его, как кошка, садится, оправляет на себе одежду и говорит, что уже слишком поздно и ей пора домой. Он останавливает ее, снова кладет на сухую траву и обхватывает руками.

– Когда ты собираешься сказать отцу, что мы встречаемся? – спрашивает он Хану.

– Не сейчас, – слабо улыбается она.

– Но мы встречаемся.

– Ну ладно, – соглашается она.

– Ладно? То есть не сейчас? А когда? Не понимаю, чего ты боишься. Мы могли бы попросить его разрешения жениться. Пусть знает, что все серьезно. Если он хочет подождать до твоего совершеннолетия – подождем, но я уже устал от всего этого. Вечно эти секреты, эти прятки, дурацкие оправдания. Я хочу жениться на тебе. – Луис сдерживает напор, как будто это уже давний и извечный разговор. – Или ты не любишь меня?

– Нет. Нет, я люблю тебя, – отвечает она и на мгновение замолкает, – но ты слишком спешишь.

– Спешу? Это после четырех-то лет ухаживаний? Да ведь все вокруг думают, что мы встречаемся! – Луис возмущенно повышает голос, выпускает ее из объятий и вскакивает почти в