Ангелы Опустошения - Джек Керуак

– Компенсировал прошлогодний, – говорю я, вспоминая тот день когда поставил 350 долларов на вторую лучшую за Коди (пока тот был на работе) и он проиграл в каждом заезде а я надрался в стоге сена купив пузырь за 35 центов прежде чем пойти к поезду и сказать Коди что он проигрался, а того это совершенно не колыхнуло поскольку он уже потерял пять тыщ чистыми —

– Нынешний год – и следующий, – стоит на своем он —

Тем временем Ирвин читает новые стихи и весь стол сходит с ума – Я говорю Коди что хотел бы чтобы он (мой старый кровный братушка) свозил меня в Милл-Вэлли забрать оттуда одежду и рукописи,

– Заметано, мы все поедем, все вместе.

Мы выскакиваем к его чокнутому маленькому «шеви-купе» 1933 года, не можем влезть все, пытаемся и он трещит по швам —

– Думаете эта малышка не потянет? – спрашивает Коди.

– А та замечательная машина которая у тебя была когда я уезжал?

– Сахар в коробке передач, ей капут.

Ирвин говорит:

– Слушайте, вы все поезжайте в Милл-Вэлли и возвращайтесь встретимся днем.

– О’кей.

Девушка втискивается к Коди, Рафаэль поскольку он меньше ростом и легче меня садится мне на колени и мы отправляемся, помахав Ирвину который подпрыгивает со своей бородой и пританцовывает являя свою милую заботу посреди улицы Норт-Бич —

Коди гонит колымажку беспощадно, обмахивает углы совершенно и быстро, без визга, стрелой кидается в поток машин, матерится, едва успевает проскочить под светофором, таранит подъемы на скрежещущей второй, со свистом проносится сквозь перекрестки, подставляется, вылетает к мосту Золотые Ворота где наконец (уплатив пошлину) мы мчимся через Ворота Снов в надводных воздусях, а Алькатрас у нас справа («Я рыдаю, мне жаль Алькатрас!» вопит Рафаэль) —

– Чего это они деют? – туристы с обрыва Марины смотрят в сторону Сан-Франа с камерами и биноклями, их экскурсионный автобус —

Все говорим одновременно —

Снова Старина Коди! Старина Коди «Видений-Коди»,[61]наибезумнейший (как сами увидите) и как всегда слева от нас огромная синяя бесследная Мамаша Пасифика, Матерь Морей и Мирей, уводящая к Японии —

Все это чересчур, мне чудесно и дико, я нашел своих друзей и великая вибрация живой радости и Поэзии бежит сквозь нас – Хоть Коди и треплется без умолку о своей системе ставок на второй выбор делает он это изумительными разговорными ритмами —

– Ну мой мальчик за пять лет я нагребу столько денег что ну просто стану пилантро – плилантроп – поф поф.

– Филантропом!

– Буду раздавать деньги всем кто заслужил – Встречайте и будете приняты – Он вечно цитировал Провидца Эдгара Кейси,[62]знахаря американских сезонников который никогда не учился медицине но заходил в дом к занемогшему развязывал свой старый пропотевший галстук и укладывался вытянувшись на спину и погружался в транс а жена его записывала его ответы на свои вопросы: «Почему такой-то и такой-то заболел?» Ответ: «У такого-то и такого-то тромбофлебит, закупорка вен и артерий, потому что в предыдущей жизни он пил кровь живой человеческой жертвы» – Вопрос: «Каково средство?» Ответ: «Стоять на голове три минуты каждый день – Кроме этого общие физические упражнения – Стаканчик виски причем 100-процентного виски или бурбона каждый день, для разжижения крови» – Затем он выходил из транса и таким образом вылечил тысячи («Институт Эдгара Кейси», Атлантик-Бич, Вирджиния) – Новый Бог Коди – Бог заставивший даже девчонко-восторженного Коди начать говорить:

– Я почти покончил с этими малютками

– Почему?

И у него есть свои молчанья, скалисто-суровые – Я теперь тоже ощущаю пока мы летим по Воротам Золота что Коди с Рафаэлем не совсем близки – Изучаю их дабы понять почему – Я не хочу чтобы кто-то из моих мальчишек дрался – Все это будет великолепно – Мы по меньшей мере все умрем в гармонии, у нас будут великие орущие китайские похороны радости с Воем и Воплем потому что старый Коди, старый Джек, старый Рафаэль, старый Ирвин или старый Саймон (Дарловский, скоро появится) умерли и свободны —

– Моя голова мертва, мне плевать! – вопит Рафаэль —

– ну а этот пес даже не смог прийти вторым и возместить мне потери жалкими пятью дубами, но я тебе покажу солнышко, – Коди шепчет Пенни (та просто большая счастливая странная печальная девчонка впитывает все это. Я теперь вижу что она ошивается вокруг моей компании потому что они, если не считать Коди, не обращают на нее никакого особого полового внимания) (по сути они постоянно ее обламывают и велят ей идти домой) —

Но я изумлен что когда мы приезжаем в Милл-Вэлли выясняется что она буддистка, пока мы все одновременно болтаем в хижине на лошажьем холме я поворачиваюсь и передо мною как во сне она, будто сплошная рубиновая статуя, сидит у стенки сложа ноги соединив руки и глаза ее не отрываясь смотрят вперед, не видя ничего, может и не слыша ничего, безумный мир.

Безумный превыше всей хижины – Она принадлежит Кевину Маклоху, моему старинному корешу Кевину тоже бородатому но работает он плотником с женой и двумя детьми, штаны вечно в опилках и краске, гологрудый обычно, патриархальный, добрый, деликатный, тонкий, крайне серьезный, напряженный, тоже буддист, на задах его старой доброй деревянной хибары с неоконченной верандой которую он никак недостроит, возвышается крутой поросший травою холм пока не становится наверху Оленьими Парками, настоящими действительными древними оленьими парками куда лунными ночами как бы из ниоткуда вдруг видишь оленя что прилег и жует под громадными Эвкалиптами – вниз с горы, сюда спасается дичь, как знают все Бродяги Дхармы, олени приходили в эту Святую Рощу дольше чем дюжина историй Калифорнии – В вышине, на вершине, в кустах роз прячется хижина – Поленницы, высокая трава, дикие цветы, кусты, моря деревьев шелестящие повсюду – хижину как я уже говорил выстроил старик чтобы в ней умереть, что он и сделал, а был он великим плотником – Кевин всю ее отделал джутом по стенам и украсил буддистскими картинками и чайниками и тонкими чашками и ветвями в вазах и поставил бензиновую печь кипятить воду для чая, чтобы получилось такое буддистское убежище и церемониальный чайный домик, для посетителей а также для остающихся надолго на 3 месяца гостей (которые должны быть буддистами, то есть понимать что Путь это не Путь[63]) каким был я сам, и чтобы по четвергам когда он говорит своему плотницкому начальнику «Я беру отгул» а начальник говорит «А другой конец доски кто поднимать будет?» – «Заставьте еще кого-нибудь» Кевин оставляет хорошенькую жену и детишек под горой и взбирается Оленьепарково-Эвкалиптовой тропой, с Сутрами под мышкой, и проводит весь этот день в медитациях и занятиях – медитирует скрестив ноги, на Праджну – читает комментарии Судзуки и Сурангама-сутру – говорит: «Если бы каждый рабочий в Америке брал себе отгул чтобы этим заниматься, каким чудесным был бы мир».