Все его жены - Таррин Фишер

– А фотография Реджины и Ханны? Ты нашла ее?

Лорен залезает в сумочку и достает сложенный листок бумаги. Побледнев, она подвигает его ко мне через стол. Беру дрожащими руками и разворачиваю. Это распечатка той самой фотографии Реджины и, по моим подозрениям, Ханны. Но на грубой распечатке что-то не так. Реджина такая же, как я ее помню, с широкой улыбкой. Но в углу, где я когда-то увидела Ханну, стоит девушка с темными волосами.

– Нет, – говорю я.

Нет, нет, нет…

– Это она? – спрашивает Лорен. Ее палец стучит по снимку там, где должна была быть Ханна. – Четверг, это Ханна?

Отталкиваю бумагу прочь. Мне становится холодно. Я слегка покачиваюсь, мотая головой. Я сошла с ума?

Если я думаю, что сошла с ума, возможно, так думает и Лорен. Резко поднимаю взгляд.

– Ты мне веришь?

– Да…

Но в ее голосе слышится сомнение. Взгляд бегает по комнате, словно она пытается найти в моем вопросе лазейку. Мое сердце сжимается.

Несколько минут мы сидим молча и смотрим в окно. Я замечаю, что Лорен ерзает на месте Это еще один знак, что не все в порядке. Не знаю, смущает ли ее моя ситуация или дело в ее личных обстоятельствах.

– Есть еще кое-что…

Она рассказала не сразу, молчала до последнего. Почему она не смотрит мне в глаза?

Буквально чувствую, как желудок завязывается узлом, начинаю качать под столом ногой. Скорее бы она уже сказала и ожидание прекратилось…

– Говори.

– Слушай, мне непросто это сказать. Я сделала несколько звонков, и… Ну… Дом, который находится по данному тобой адресу… Гм, Четверг! Он записан на твое имя.

Она закрывает глаза ладонями.

Мой разум отключается. Я не знаю, что ответить, и молча смотрю на Лорен, словно ее не расслышала, пока она не повторяет сказанное.

– Что?

Она смотрит уже иначе. Так, как смотрят на меня доктора и медсестры, с осторожной жалостью – бедная, сломанная девочка. Встаю и заставляю себя посмотреть ей в глаза.

– Это не мой дом. Я не знаю, что происходит, но он не мой. Мне даже не важно, веришь ли мне ты. Я не сумасшедшая.

Она поднимает обе руки, словно хочет отгородиться.

– Я и не говорила, что ты сумасшедшая. Я просто рассказываю, что нашла.

Облизываю губы и откидываюсь на спинку стула. Бальзамы для губ тут не раздают. Они заботятся о целостности разума, а тело может разваливаться на куски.

Я изо всех сил стараюсь на спешить, не убегать в свою палату не попрощавшись и не кричать – кричать плохо. Но это требует полного самоконтроля. Восприятие окружающих может очень плохо повлиять на разум. Если все против тебя, начинаешь сомневаться в собственном разуме, как сейчас.

– Спасибо, что приехала, – выдавливаю я. – В любом случае я очень ценю твою заботу.

И быстро ухожу прочь, хотя она зовет меня. Я не бегу, а просто торопливо скрываюсь, чтобы она не увидела моих истинных чувств.

Добравшись до палаты, сворачиваюсь на тонком матрасе, прижав колени к груди, и прижимаюсь щекой к жесткой простыне. Она пахнет отбеливателем и немного рвотой. На меня уставилась Сьюзан. Когда я заходила, в ее глазах без ресниц блеснула тревога, словно она забыла, что я тоже здесь обитаю.

Чувствую спиной ее пристальный взгляд. Обычно мы обе проводим это время в комнате, между сеансами групповой терапии и ужином. «Немного личного времени», – так они это называют. Большинство проводят это время, размышляя, насколько у них лично все плохо.

– Давно ты здесь, Сьюзан? – спрашиваю сдавленным голосом. Мне приходится даже повторить вопрос, прежде чем она по-мышиному пищит в ответ:

– Месяц.

Сажусь, прислоняюсь к стене и прижимаю к груди подушку.

– Ты когда-нибудь была раньше в подобном месте?

Она поднимает глаза, но, видя мой взгляд, снова отводит их.

– Лишь однажды… Я была гораздо моложе. У меня умер папа, и я плохо с этим справлялась.

Мне нравится, что Сьюзан дает краткие, исчерпывающие ответы, не подразумевающие дальнейших расспросов. Наверное, ее врач очень доволен.

– И когда они решили, что тебя можно выпустить?

Сьюзан смущается. На щеках вспыхивают два красных пятна, и она начинает переплетать пальцы.

– Когда я перестала думать о самоубийстве – или так сказала.

Логично. Я хотя бы на правильном пути. Я перестала обо всем этом говорить.

– Сьюзан, надеюсь, у тебя все наладится. Он тебя не заслуживал.

Я искренне так считаю. Последние дни я постоянно думала о женщинах вроде себя, Ло и Сьюзан. О женщинах, которые отдали все мужчинам, разрушившим их доверие.

Она поднимает на меня взгляд, но из-за отсутствия бровей непонятно, удивляется она или грустит. Кажется, постепенно она становится довольна моими словами. Словно вновь и вновь прокручивает их в голове. Он тебя не заслуживал, он тебя не заслуживал.

– Спасибо, – мягко произносит она. – И правда не заслуживал.

Я киваю, а сама думаю: Как и Сет. Не заслуживает. Женщин, которые стелятся перед ним, готовые исполнить любой каприз, и жизни, которую он вел за нашими спинами. На него работала целая команда: юридические услуги, рождение ребенка, деньги. Я никогда не хотела этого признавать, но возможно, он со мной из-за моих денег, из-за трастового фонда. Я просто об этом не думала.

Я – деньги. Никогда не осознавала себя в подобной роли, никогда не думала, что это определяющий фактор наших отношений. Но я богата во всех смыслах слова. Мой отец потрудился над нашим с сестрой благополучием. Сестра промотала большую часть состояния и вышла замуж за состоятельного завсегдатая загородного клуба по имени Майкл Спраус-младший. В глазах родителей, это ее спасло. А для меня деньги никогда не имели значения, мне нужен был только Сет. И я всегда была щедрой… Даже рассеянной и предоставляла ему самому решать все вопросы.

Но теперь… Теперь все иначе. Он изолировал меня, а с любимыми женами так не поступают. Так поступают с теми, кем пытаются манипулировать. А он манипулировал нами тремя, все это время.

Мы со Сьюзан сидим напротив друг друга, уставившись в потолок и дожидаясь ужина.

Я составляю в голове список вещей, которые должна сделать, когда выпишусь. Итак, мне надо проверить банковский счет, поговорить с женами, связаться с родителями Сета и его бизнес-партерном, Алексом, который даже не в курсе о моем существовании. Они не смогут держать меня здесь вечно. Я выберусь и покажу всем, кто он на самом деле такой. У него ничего не выйдет. На этот раз я буду сражаться.

Через два дня меня выпускают. На прощание я оставляю на кровати Сьюзан, которая ушла на групповую терапию, мой маленький квадратик мыла, украденное с завтрака яблоко и бутылки больничного шампуня. Мы все время жаловались на нехватку шампуня, словно жили в отеле, а не психиатрической лечебнице. Жаловались, просто чтобы почувствовать себя нормальными; если много думаешь о шампуне, то не думаешь ни о чем важном.