Все его жены - Таррин Фишер

По словам доктора Штейнбриджа, мои затруднения с разбором этих тем – часть процесса моего распутывания. Мне нравится, как звучит: моего распутывания.

Только распутываюсь я вовсе не так, как они думают. Я распутываюсь от одержимости собственным мужем. Играю роль хрупкой, болезненно неуверенной в себе женщины. Меня сожрал стресс, защитных механизмов не осталось. Недостаток внимания родителей превратил меня в тугой наивный маленький кокон.

Мы обсуждаем мои отношения с матерью и отцом. Моя мама стремится угодить, а папа невозмутим. Наблюдая, как мама все сильнее, сильнее и сильнее старается привлечь внимание папы, я… Ну… Научилась этому языку любви. И когда я сама делаю слишком многое, то ломаюсь под грузом ожиданий. Из-за неспособности зачать ребенка я почувствовала себя ненастоящей женщиной, не достойной любви мужа. Они выскребли все мои органы, вырезали репродуктивную систему. Дело закрыто. Перед глазами начинают проноситься мучительные сцены выкидыша. Я знаю, что должна открыться им, встретиться лицом к лицу, как говорит доктор. Но я никогда не возвращалась к этим воспоминаниям. Гораздо проще справляться с тем, чего не осознаешь.

Мы с Сетом только выехали из гостиницы и останавливаемся на заправке, наполнить бак и купить закусок в дорогу. Мы только поели, но он настаивает, что ребенку будет нужна еда, и это меня очень веселит. Он такой внимательный: покупает маленькие подарочки и целует мой огромный живот. Одна из подруг в больнице рассказала, что ее беременный живот вызывает у мужа отвращение и он отказывается к нему прикасаться. Я наблюдаю за ним из окна машины, сердце переполняет гордость. Мой муж. И мы сделали вместе ребенка. Более идеальную жизнь и представить нельзя. Он так красив, когда подходит к машине с двумя бумажными стаканчиками и полиэтиленовым пакетом на предплечье. В чашках чай. Сет говорит, что попросил кипятка и заварил чайные пакеты своей мамы. Он горький, но я пью его уже неделю и начинаю привыкать к вкусу. Залезаю в пакет, пока он заканчивает заправку. Сет купил все мои любимые беременные лакомства: нездоровую дрянь, которая в обычное время заставила бы меня покраснеть от стыда. Но сделав глоток чая и доставая из пакета еду, я чувствую лишь благодарность к своему заботливому, внимательному мужу. Такие вкусные чипсы и лакричные палочки, напоминающие витой красный пластик. Схватки начинаются полтора часа спустя. Сначала я не хочу ничего говорить. Я помню, врач рассказывал, что у некоторых женщин рано начинаются тренировочные схватки Брэкстона-Хикса. Фантомные боли – лишь отражение того, что впереди. Неуютно ерзаю на сиденье, открытый пакет чипсов падает на коврик, маленькие пятнистые треугольнички вываливаются мне на ботинки. И только наклонившись, чтобы поднять пакет, я вижу кровь. Она льется на бежевую кожу, угрожающим темным пятном расплываясь на моих кремовых брюках. «Сет», – только и говорю я. Он смотрит на меня и вдавливает педаль газа, побледнев от вида крови. Ближайшая больница – «Куин Кантри». Когда мы врываемся в отделение неотложной помощи, я уже знаю, что ребенок мертв и его жизнь вытекает у меня между ног.

Что было потом, я помню смутно – лишь какое-то мельтешение при свете флуоресцентных ламп. Первое ясное воспоминание после приезда в больницу – как пять дней спустя мне сообщили, что у меня разорвалась матка и им пришлось срочно ее удалить, чтобы остановить кровотечение. Я больше никогда не смогу иметь детей. Сет обнял меня, я рыдала ему в рубашку, потом он отошел ответить на рабочий звонок, а я направилась в ванную и попыталась вскрыть себе вены металлической пилкой для ногтей. Медсестра обнаружила меня на полу, истекающую кровью, абсолютно спокойную. Это была грубая работа – кромсать вены тупым предметом. Остались толстые, бугристые шрамы. Я оставалась спокойной, пока они не попытались мне помочь. Тогда я начала царапаться, и кусаться, и кричать, что они убили моего ребенка и пытались убить меня. Так началось мое первое пребывание в «Куин Кантри». Здесь меня лишили матки и сердца.

Доктор Штейнбридж говорит, что от горя у меня возникла бредовая идея о трех женах – женщинах, которые подходили Сету лучше, чем я, которые могли дать ему то, чего не смогла я. Господи, сколько же у меня проблем! Даже если половина из них неправда…

Я выхожу с сеанса, опустив голову, с зудящими шрамами на запястьях. Убедительно жалкий вид. Он думает, я иду на поправку. Но на самом деле я не смирилась – я злюсь. Где Сет? Почему не приезжает? Когда я носила его ребенка, он был совсем другим – баловал меня, выполнял любой каприз. Он вообще чувствует себя виноватым за ложь?

Меня отвергли. Киплю от злости всю дорогу в палату, слишком холодную, несмотря на мои многочисленные жалобы. Со мной лежит женщина лет сорока пяти по имени Сьюзан. У нее случилось психическое расстройство, когда она поймала мужа на измене. Мне кажется, что Сьюзан – слабачка. Я тут пытаюсь справиться с двумя другими браками и ролью забытой средней жены.

У Сьюзан нет ни ресниц, ни бровей. Я видела, как она ищет их, когда нервничает, ее пальцы пытаются нащупать их, словно пинцеты. На макушке у нее тоже лысина, а вокруг кровати – россыпь длинных каштановых волос. Боюсь, когда она отсюда выйдет, то будет лысой, как одна из тех кошек.

Сьюзан в комнате нет. Ложусь на кровать и закрываю глаза рукой, пытаясь заслонить свет – днем его выключать не разрешается. Погружаюсь в полудрему. Это лучшее, что можно делать в таком месте. Вдруг приходит медсестра и говорит, что у меня посетитель.

Распахиваю глаза, и моя первая мысль: надо сделать вид, что я на него не сержусь. Да. Буду покорной и извиняющейся – кроткая домашняя жена, как ему нравится. Это ведь не сложно, верно? Я разыгрывала этот спектакль несколько лет, пока внутри кипел невидимый гнев. Ты проснулась, – думаю я. – Не засыпай снова.

Я поднимаюсь с кровати, бдительная и готовая к действиям. Зеркал в палате нет – они могут привести к порезанным запястьям. Поэтому я приглаживаю волосы и тру глаза. Понятия не имею, как я выгляжу, но чем более жалкий вид, тем лучше. Провожу руками по животу и чувствую лишь пустоту и две острые шишки бедер, которые раньше скрывались под моими дурными привычками – вином и пастой. Выпячиваю грудь – к счастью, она не исчезла. Муж должен быть на моей стороне.

Но когда я выхожу в общий зал, то вижу не Сета, а Лорен. Я разочарована. Мои ожидания не оправдались. Беру себя в руки, прячу истинные чувства и улыбаюсь прилипчивой Лорен. Лорен, с которой я пила и которой рассказала все свои секреты. Мы что, теперь подруги?

Не уверена, что счастлива ее видеть, но она определенно счастлива видеть меня. Она поднимается из-за стола, за которым меня ждала, и я вижу, что на ней джинсы и толстовка с логотипом «Сиэтл Сихокс». С встревоженным видом она подходит ко мне, уворачиваясь от пациентки, которая исполняет своеобразный танец посреди комнаты.

– Четверг, – выдыхает она, качая головой. – Какого черта?

В этот момент она мне настолько нравится, что приготовленная для Сета ложная покорность улетучивается, и я отчаянно обнимаю ее. Все мысли и идеи вылетают из головы. Я как паукообразная обезьяна, с облегчением вцепившаяся в знакомого человека.