Крайности Грузии. В поисках сокровищ Страны волков - Алексей Бобровников

Реакция ее супруга напоминала молниеносную контратаку на захваченную врагом крепость: мы оставили трапезу и недопитые бокалы и стремглав бросились к машине. Никогда еще я не видел Гочу в таком настроении: превышая все допустимые скорости, мы мчались в направлении резиденции царицы.

Считается, что традиционные мохевские шапки – идеальная защита от дождя. Торговцы товаром стараются сохранить в плохую погоду по крайней мере их внешний вид

Человек, чье появление могло вызвать такую смену в настроении самого уравновешенного и спокойного из известных мне грузин, должен быть личностью выдающейся.

Я приготовился наблюдать за схваткой.

Гоча стремглав взлетел по лестнице и позвонил в дверь. Дверной звонок, так же, как и звонок телефона, всегда передает эмоцию того, кто нажимает на кнопку. Именно поэтому звонки бездушных электронных устройств могут быть смущенными и тихими, нежными и воркующими; яростными, настойчивыми и истеричными, и если это их свойство и связано с напряжением, то отнюдь не напряжением в электрической сети.

На сей раз звонок был проникающим, как кинжал; он словно сообщал о том, что грузинский муж, охраняющий свою крепость, всегда находится во всеоружии.

Через секунду (словно Тамара ждала его возвращения у самих ворот крепости) в замке повернулся ключ.

Увидев свою царицу в целости и сохранности, Гоча замедлил шаг. Вступив в законные владения, он снова был преисполнен спокойствия и достоинства, как и подобает венценосному супругу.

«Он там», – многозначительно сказала Тамуна, указывая внутрь помещения.

Последовав за хозяином в гостиную, я ожидал увидеть человека, вооруженного если не винтовкой и кинжалом, то, по меньшей мере, темной харизмой вождя, взгляда которого не выдерживают никакие зáмки (в том числе замки‘ на сердцах самых неприступных женщин).

Переступив порог гостиной, я посмотрел на диван, куда был направлен взгляд Гочи. Там, мирно свернувшись калачиком, спал человек в черном гольфе и видавших виды кедах, напоминавших футбольную мечту мальчишки из поздних 80-х.

«Коба!» – позвал Гоча.

Ответа не последовало.

«Коба!» – повторил он через несколько секунд.

Человек вздрогнул, потянулся, потом, как будто осознав, что находится не дома, резко сел и уставился на нас глазами, покрытыми пеленой сна.

Он сказал что-то по-грузински. В ответ Гоча рассмеялся и произнес несколько фраз, которые, как мне показалось, содержали слова «цацлоба» и «Хевсурети», уже знакомые ранее.

«Выезжаем завтра», – произнес Коба таким тоном, каким Иосиф Сталин, вероятно, отдавал приказ о наступлении на Сталинград. И, как ни в чем не бывало, закурив сигарету, принялся рисовать схему нашего маршрута.

Договорились выехать из Тбилиси рано утром, чтобы, оставив по правую руку поворот перед водохранилищем Жинвали (легкий путь в Хевсуретию), следовать дальше по Военно-Грузинской дороге, в глубь региона Хеви, населенного народом, именуемым мохевцами. (К слову, оба названия – Хеви и Хевсуретия – происходят от слова «ущелье».)

За первый день пути было решено проехать поселок Степанцминда и живописную церковь Гергетской Троицы (Гергетис Самеба), пересечь ущелье Трусо и добраться до поселка Джута – последней точки маршрута перед страной хевсур.

Но прежде чем отправиться в Джуту, мы останемся на ночлег в старинном осетинском селе неподалеку от Крестового перевала.

«Это осетинское село. Когда-то там жил один дед. Но его уже давно нет там… Никого уже там нет…» – сказал мужик в одном из маленьких придорожных универсамов (так я прозвал крохотные сарайчики с надписью «Чай. Кофе. Вулканизация». Или еще что-то в этом роде… Во всяком случае чай и старые покрышки там точно можно найти).

Тоти – так теперь называется это место. Оно расположено высоко, на горе, возле большого каменного кургана, показавшегося сначала обыкновенным холмом, покрытым колючками и травой.

Село было совершенно безлюдно. Судя по надписям на стенах в стиле «здесь был…», мы опоздали лет на 50.

В домах по-прежнему стояли большие глиняные кувшины для вина. Они, разумеется, были пусты.

Жители оставляли свои дома не в спешке. Они уходили постепенно, семьями, дом за домом… Говорят, несколько лет назад здесь еще видели кого-то. Хозяин приходил наведаться в свою старую саклю. Был и другой старик, все еще живший там, который просто давно не выходил на люди и о котором все успели забыть, как вдруг кто-то зоркий, с орлиными глазами, рассмотрел его снизу, с дороги, и сказал соседям: «Смотри, это старый Муса. Он еще там… Он все еще там».

После этого несколько дней кряду в поселке у дороги вспоминали старого Мусу из Тоти. А потом он снова исчез. С тех пор никто больше не показывался на горе Тот-Гог.

Мы разбили палатку на балконе старого дома. Была долгая ночь тостов и молитв… Грузинские тосты – как короткие молитвы друг за друга. Мы молились до полуночи.

Продрав глаза с рассветом и высунув нос из палатки, я увидел совсем другой пейзаж.

Повсюду стало белым-бело: горы, долина, склон, по которому мы поднимались. И сквозь ущелье, в километре от нас, клином, как звено истребителей, летело семейство орлов.

Я смотрел на них, пока они не скрылись за одной из гор, закрывавшей вид на дорогу, которая вела к поселку Степанцминда и дальше, в сторону Владикавказа.