Снайперы Сталинграда - Владимир Першанин

— Пятнадцать человек и двое легко раненных лежат в полковой санчасти. Через пару-тройку дней выйдут.

— Будем считать семнадцать. Немалая сила. Я считаю, здесь сидят одни из лучших бойцов полка. Действуете вы неплохо, результаты налицо, но не хватает организованности. Надо, чтобы вы наносили фашистам удары на самых острых участках. Снайперский взвод по штату нам не положен, но вся снайперская группа с завтрашнего дня будет разбита на три отделения, по числу стрелковых батальонов. Координировать их действия будет лейтенант Чумак. Мы с ним уже разговор имели.

— Так точно, товарищ майор.

— Его задача указывать вам участки, где складывается самое напряженное положение. Готовится атака противника или штурмовые действия наших групп, появляются немецкие снайперы. Специалист он опытный, многие из вас у него учились, так что будете и в дальнейшем действовать совместно.

— Ребята, — по-простому продолжил Волошин. — Скрывать не буду, сейчас, может быть, самое тяжелое время. Немцы не прекращают атаки ни на один день. Видимо, на Паулюса крепко давят. Поэтому я жду от каждого из вас результатов. Один день — один уничтоженный фашист. А лучше два или три. И в первую очередь: офицеры, наблюдатели, пулеметчики. Да и не только они. Я гляжу, в некоторых местах повадились фрицы за чистой водой на Волгу ходить. Берите их на прицел и бейте. Пусть долбят лед в воронках и тухлую воду пьют. Иногда это хорошо отрезвляет. Ну ладно, времени у меня мало. Чумак, перечисли самых результативных снайперов.

Лейтенант поднялся, пробежал глазами листок бумаги и назвал несколько фамилий.

— У сержанта Черных на счету сорок два фашиста, в том числе пять офицеров. Сержанты Глухов, Ермаков и рядовой Приходько уничтожили более чем по двадцать немцев каждый.

Чумак назвал еще несколько фамилий тех, у кого счет перевалил за десяток.

— На сержанта Черных подготовьте представление на орден Красной Звезды, — сказал Волошин, обращаясь к замполиту. — Тех, у кого уже есть десять фашистов на счету, представьте к медалям. Ну а в отношении Глухова, Ермакова и Приходько…

Все трое встали, и Андрей увидел, что Приходько, это не кто иной, как Саня-Матрос.

— Подготовьте статью в дивизионную газету об их успехах, а когда счет дойдет до сорока уничтоженных фашистов, также представить к орденам.

Замполит Щеглов суетливо пихнул локтем Чумака:

— Николай, запиши фамилии и обеспечь, чтобы приказ товарища Волошина был неукоснительно выполнен.

В блиндаже снова засмеялись. Только что замполит явно несправедливо прошелся по адресу Ермакова, а сейчас суетится, чтобы тот орден вовремя получил.

— Чего развеселились? — не понял Волошин.

— Так, — растерялся Щеглов. — Молодые, смешливые ребята, вот и смеются. Да, чуть не забыл самое главное. Объявлено социалистическое соревнование среди снайперов 62-й армии на лучшие результаты боевой деятельности. Нам надо принять постановление и взять обязательства. Например, Василий Зайцев обязался к годовщине Октябрьской революции уничтожить не менее 150 фашистов. До Зайцева нам, конечно, не дотянуться, но равняться на героев — наш долг.

— Принимайте свои обязательства, если положено, — каким-то поскучневшим голосом отозвался Волошин и поднялся. — Ну я пошел. Удачи вам, товарищи меткие стрелки.

Командир полка шел в сопровождении адъютанта по темной траншее, отвечал на приветствия дежуривших в своих ячейках бойцов и с досадой рассуждал, что политотдел опять перехватил. Кто-то сверху додумался и от не хрена делать выдумал еще одну «ценную инициативу». Кто уничтожит больше всех немцев. Убьет, проще говоря.

Уничтожать фашистов надо, и по возможности больше. Это — война, боевые действия, предусмотренные уставами, но соревноваться, поднимать ненужную возню вокруг убитых вражеских солдат… Какие, к чертям, соцсоревнования на войне! Каждый должен исполнять свой долг, и этого достаточно, а не гнаться за победой в соревновании. Победа может быть только над врагом, но до нее ох как далеко.

Егору Ивановичу Волошину недавно исполнился тридцать один год. Можно сказать, он неплохо шел по карьерной лестнице, хотя по своей натуре мог открыто выразить свое мнение, доказывать его начальству, спорить, что нравилось далеко не всем.

У него и со Щегловым были далеко не лучшие отношения, когда действовал институт комиссаров и в частях царило двоевластие. Щеглов считал, что идеология — это главное и постоянно влезал в вопросы боевой деятельности полка. Чего стоили одни долгие партсобрания, на которых толкли воду в ступе, цитировали вождей и принимали пустые резолюции с никому не нужными призывами.

Егор Иванович Волошин принял боевое крещение на Финской войне, командуя в тот период ротой. Когда началась Отечественная, а Волошин командовал уже батальоном, он с горечью убедился, что бездумно повторяются ошибки Финской войны.

Он вспоминал неразбериху, царившую тогда, в тридцать девятом, несогласованность действий, лобовые атаки на мощные укрепления Маннергейма, стены которых не пробивали даже шестидюймовые снаряды. Там старший лейтенант Волошин впервые увидел поля, усеянные трупами красноармейцев.

Запомнились вылазки финских лыжников, в легких куртках и свитерах, с автоматами, которые не шли в необдуманные атаки на пулеметы, как это было принято в Красной Армии. Утопая в сугробах и подметая полами длинных шинелей снег, красноармейцы скорее брели, а не атаковали, не имея права даже на минуту залечь под сплошным пулеметным огнем. Так было предусмотрено в тогдашних уставах, и роты целиком оставались в снегу, испятнанном кровью.

— Ничего! Скоро новое пополнение пришлют, — небрежно перебирая листы со списками убитых, раненых и обмороженных, говорили полковники. — Тогда и вломим «лопарям» как следует.

Командир роты Волошин за те несколько месяцев «зимней войны» был дважды ранен и несколько раз оказывался на грани гибели. Однажды взвод финских лыжников промчался мимо батальонной колонны, медленно двигающейся по заснеженной дороге, стреляя едва не в упор из автоматов «суоми», похожих на наши ППШ. Те же семьдесят патронов в диске и скорострельность пятнадцать пуль в секунду.

Перезаряжая оружие на ходу, эти три десятка «лопарей», как их презрительно называли в начале войны, просто косили ряды походной колонны. Некоторые швыряли на ходу гранаты, «колотушки», полученные от немцев. Кидали умело, метров на пятьдесят. Взрывы и плотный огонь автоматов заставили батальон залечь.

А когда опомнились и попытались лыжников догнать, из завалов сосен ударили два ручных пулемета прикрытия и положили на снег еще десятка полтора тел в рыжих шинелях и валенках.

Финнов все же разбили, задавили численностью, огнем восьмидюймовых гаубиц, но долго не решались сообщить цифры наших потерь — двести тысяч бойцов и командиров, погибших в схватках с маленькой упорной армией.

Но самое сильное впечатление, которое навсегда врезалось в память, Волошин испытал на Финской войне в одном из госпиталей, где увидел, как выгружают из саней десятки вроде не раненых, но обессилевших бойцов с белыми, как мел, лицами, не способных двигаться.