Печать Медичи - Тереза Бреслин

— Вершины ваших гор были видны из окна нашей спальни в Переле, — рассказала Элизабетта матери настоятельнице. — И мы с Россаной часто говорили о том, что здесь, в такой близости к Богу, должно быть, живут ангелы. Теперь она с ними. Поэтому напишите на ее могильном кресте, что ее звали сестрой Анджелой. И пусть ангелы встретят ее на небесах как подобную им.

Мать настоятельница поручила одному пастуху стать нашим проводником в горах. Паоло и Элизабетта приглашали меня пойти с ними на север. Они шли к своему дяде, который жил неподалеку от Милана.

Но я покачал головой.

— Нет, я пойду во Флоренцию, к своему хозяину.

Я принес слишком много горя этой семье и поэтому был уверен в том, что для них будет лучше и безопаснее, если наши пути разойдутся.

— Ну а мы пойдем искать дядю, — сказал Паоло. — Два нищенствующих монаха вряд ли будут привлекать к себе слишком много внимания на дорогах, — добавил он, имея в виду скромные рясы, в которые были одеты и он сам, и Элизабетта.

— На случай, если мы никогда больше не встретимся, — сказал я, — желаю вам хорошей, счастливой жизни!

— Мы обязательно встретимся! — сурово произнес Паоло. — Хотя может пройти немало лет. У нас есть неоконченное дело, и нам надо будет к нему вернуться, Маттео. Мне нужно время, чтобы вырасти, стать сильнее, хорошенько вооружиться и научиться сражаться так, чтобы побеждать. Когда буду готов, я найду тебя, и тогда мы отправимся на поиски этих людей. Поклянись, Маттео, что пойдешь со мной!

Что оставалось мне делать? Учитывая все обстоятельства, я мог только согласиться.

Он пожал мне руку:

— А пока будь моим разведчиком. Флоренция всегда в центре событий, да и путешествуешь ты в такой знатной компании. Так что, Маттео, побудь пока моими глазами и ушами. Я напишу тебе в студию мессера Леонардо да Винчи.

На этом мы расстались.

Они отправились в Милан, а я во Флоренцию. Они под грузом скорби и мести, а я под грузом возросшей вины.

А на шее у меня висел источник всех наших бед.

Когда мы собирались сжечь всю нашу одежду, мать настоятельница заметила у меня в руках поясок с пришитым к нему кармашком и спросила, что у меня там, не какая-нибудь святая реликвия или амулет?

Я подумал: «Вот неплохое объяснение моей привязанности к этой штуке. Многие вешают себе на шею амулеты или прикрепляют к шляпе или плащу картинку с изображением любимого святого». В общем, я кивнул.

— Мы должны убедиться, что на твоем амулете нет инфекции. Я дам тебе для него новый мешочек, Маттео. Дай мне его, и я тщательно помою его аммиачной солью. Что бы это ни было, кость святого или что-то еще.

— Я сам это сделаю, — уперся я.

— Очищение нисколько не умалит силу твоей реликвии! — сказала монахиня, по-своему поняв мое нежелание отдать «амулет» на ее попечение. — Ведь вера заключается не в этом предмете. Вера находится в сердце и питает душу.

— Понимаю, — сказал я. — И тем не менее я сделаю это сам.

Она принесла миску с аммиачной солью и бутылку с водой. Потом подарила мне маленький кожаный мешочек на шнурке вроде тех, что носят на шее пилигримы. Я отправился в самый дальний угол монастырского двора и там сжег свой ремень с кармашком. Но сначала достал вещь, которая там лежала, и поместил ее в новое укрытие.

Перекладывая предмет, ставший источником стольких смертей и насилия с тех пор, как он попал ко мне в руки, я внимательно его рассмотрел.

Он был сделан из цельного куска золота, и по краю его бежала надпись. На нем был изображен герб одной из самых могущественных фамилий Италии. Щит с изображением шести шаров гордо сиял на его поверхности.

Это был герб банковского дома, влияние которого достигало самых отдаленных уголков мира. Дома, который финансировал Италию и Ватикан, поддерживал Францию, Германию, Англию и Испанию в их постоянной борьбе за власть и завоевания.

Это был предмет, который я украл по приказу Сандино. И наверное, Чезаре Борджа пообещал за него целое состояние.

Это была Большая печать Медичи.

Никто не обратил внимания на тот факт, что начало работы было назначено на пятницу, в тринадцать часов.

То есть никто, кроме меня и алхимика Зороастро.

— Не лучший день для того, чтобы начинать большое дело, — шепнул он мне, когда мы с ним стояли в толпе, ожидающей прибытия мессера Леонардо.

Я знал, какой сегодня день недели. Пятница. По пятницам всегда очень бойко шла торговля рыбой, потому что для церкви пятница — это день воздержания. В этот день добрые христиане отказывают себе в удовольствии вкушать мясо, вспоминая о жертве, принесенной Спасителем; ибо именно в пятницу был распят Иисус Христос. И очень многие, даже не христиане, считали пятницу проклятым днем.

— Потому что нынче пятница? — спросил я.

— Да, потому что нынче пятница, — эхом отозвался Зороастро. — И к тому же мессер Леонардо решил, что мы начнем класть краску на первую часть фрески не когда-нибудь, а в тринадцать часов.

У меня перехватило дыхание.

— Разве можно выбирать такой день и такой час для начала столь важной работы! — сокрушенно продолжил Зороастро.

— Но вы сказали об этом маэстро? — спросил я.

— Сказал вчера вечером. Но он не согласился хотя бы денек подождать. Сказал, что должен начать, потому что не может себе позволить платить рабочим за день простоя. И что его предупредили: члены городского Совета теряют терпение.

Они хотят видеть, как движется дело. Они жалуются, что прошло слишком много времени с тех пор, как он закончил картон[7]для этой фрески. Какой-то служка передал ему, что если он не начнет класть краску сегодня, то Совет сочтет это еще одной недельной отсрочкой и попытается его оштрафовать.

Мы с Зороастро хорошо знали, как относится к этой фреске флорентийский Совет, и особенно его глава Пьеро Содерини.

Они совсем не уважали талант хозяина и с самого начала постоянно придирались к нему — с того самого момента, как два года назад он получил эту работу.

— Когда он приедет, Маттео, поговори с ним! — продолжал Зороастро. — Скажи, что начинать работу в такой час — значит накликать беду.

— Он очень вас ценит, — ответил я, — и если уж вам не удалось изменить его мнение, то мне и подавно не удастся.

— О да! Он высоко ценит меня за практическую сторону того, что я делаю. За мое умение работать с металлами, за мое знание элементов, их силы и свойств, за мое умение приготовлять краски… Но совсем не за другие мои занятия, не за попытки объяснить мистические предзнаменования. Нет! К ним он относится с презрением, как к чему-то не стоящему внимания умного человека и ученого. Вчера вечером, когда я умолял его перенести начало работ из-за того, что увидел неблагоприятные предзнаменования, он рассмеялся мне в лицо!